— Усе дороги заметены, куда пойдешь? Внуков повидали, а больше не могли. Ей-богу.

— Чтоб я сдурна побожилась! Нема сердца у мужиков. Пиши, Иванович. Соскучились луже по вас, сват и свашка, скоро ж вы, сваток, разрушили нашу дружбу, а мы ни при чем не виноваты, что вы забыли нас. Стану письмо приказывать писать и не соображаю, что мне говорить за слезами...

— Пиши, Иванович...

— Что ж ты, сваток, не скажешь нам про нового зятя. Нехай Аня не вводит деток в заблуждение, чтоб фамилии и отчества Мишиного не ломали, чтоб дети так и были Михайловичи, по отцу. Не смарайте его фамилию. Э-э, – сказала она в раздумье, – замуж вышла, за кого? Корявый, как кожан. Можно ж привыкнуть к такому человеку? Ой, не знаю. Мишка наш – картина. Где она, хотя Аня, на двоих детей возьмет? Разве какой вдовый или разженный. Нема девки, и бабе рад. По случаю какая у кого умрет, у него тоже дети. Писала нам: «Дожидаться мне некого, Миша ко мне не вернется». Ох, мы голосили тут, голосили... Я его видела. Старый, лицо черное, тмяное. Она-то добрая, красивая, аккуратная. Такая – ей цены и меры нету. Не манерная, сколько у меня невесток, из всех невесток невестка. Болю об них, горюю, как об Мише. Григорий написал ей: «Невестушка Аня, дорогая моя, гляди своего мужа, как моего брата: люби, дружи и уважай». Я думаю, не найти ей такого, как Митя. Больно он тихий, водки не запивал. А дочка, что на Ловше живет, не одобряет. Сказала: «Сгуляла свадьбу, как молодая, чего ж она?» Я переживаю, чтоб и ей хорошо было и внукам. Ой, томление. Нагоревалась она тоже вдоволь. Мамка моя говорила так: «Если матка плачет по дитю, речка бежит от слез, если сестра, то колодезь воды стоит, а жена плачет, как корова по быку ревет». Оно правильно это. Что написал. Иванович?

— Когда приедете, писать?

— А жива буду, то к пасхе. Написал ай нет? В свете нет такой молодицы. Прибежит: «Мам, давай постираю!». Так она пообыщет усе тряпки, какие постирать. Не пиши, что болю, будут плакать.

Тут помешал нам младший сын, Иван.

— Запрягли Иваныча, – сказал он.

— Взял бы да написал сам, – укорил отец.

— А-а, его не допросишься.

— Чего бумагу переводить? Сядешь, скребешь в башке – чего писать.

— Миша жил на целине, и одного письма ему не послал. А теперь куда? В сырую землю?

— Встречались, говорили, а то – так...

Чем-то недовольный, Терентий Кузьмич молча протянул ко мне руку за сигареткой, закурил и вышел. Долго смотрел с порога на горы.

— Ты бы, мать, – вернулся он в комнату и выставил палец в сторону сына, – ты бы взяла хворостину хорошую да по горбяке ему!

— Чего? – поднял голову Иван.

— Он знает чего!

— Знает...

— Да, да, – топтался Терентий Кузьмич вокруг сына. – А то на старости наверну во, да, да, вон туда полетишь. Я не побоюсь, что тебе более тридцати годов.

Мария Матвеевна, как и водилось всегда в старых семьях, отдала хозяину всю власть и права, только слушала. Иван покраснел и точно прирос к табуретке.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.