Мы – золотоискатели

– Вот ручей Веселый.

Не успел я подумать о привале, как он развьючил и спутал Лису и пошел куда-то с ружьем и лотком.

Через пару часов Цыганов возвратился возбужденный. Он вывернул на кусок бересты маленький кожаный мешочек и высыпал щепотку золота. Лепешечки и чешуйки металла были сырые, зеленовато-соломенные. Он долго ссыпал их с бересты в мешочек и обратно, словно дразнил меня. А я и не скрывал своего удивления: за два часа граммов десять намыл старик! Нет, видно, не зря у Цыганова слава большого мастера на золото.

А старик поел разогретого колбасного фарша и, кажется, не заметил, что ел. Напарник мой глядел в одну точку костра, но глаза были то темные, то вдруг золотились. Наконец он повернулся ко мне и сказал:

– На золото выходим. Знаешь, что будет на Горбыляхе, юноша? Вспоминаю одну ямку, брошенную по глупости моей. Хорошее было золото, да искал богаче...

– Пласт глубоко?

– Метра два, не больше...

– Это за неделю можно мешочек твой набить?

– По тем местам за неделю легковушку можно заробить.

Он сладко зевнул и полез в спальный мешок прямо в телогрейке, штанах и шапке, будто не хотел терять поутру лишнего времени на одевание.

На третий день мы вышли к Горбыляху.

Тропа уползала в щетину желтых кочек. Ветерок носил в воздухе оранжевые иголки с лиственниц. Они сверкали в осеннем солнце, как золотые сростки, и отчаянно кололись, когда попадали за шиворот. Но выбирать их не было времени – мы шли с самыми необходимыми остановками.

Цыганов подпирал меня сзади. Он вел Лису, которая по обыкновению хватала траву справа и слева. Но сегодня ей редко удавалось пожевать на ходу: возчик рвал недоуздок, как сумасшедший.

– Но-о, недоделанная!

Старик торопился и нервничал. Он пристально оглядывал русло мелкой речушки и каждую старательскую яму с зеленой водой. У одинокого зимовья с прогнившей крышей он вдруг остановился, схватил лоток и рысцой побежал к речке. «Шлеп, шлеп, шлеп», – хлестко стучали его голенища, а эхо отзывалось ружейными выстрелами.

«Неужели близко жила?!» – скакнуло сердце в самое горло. Я наспех обмотал поводок вокруг березки, сбросил вьюки и выдернул из связки лопату. Со штыковой этой лопаткой наперевес я бросился за Цыгановым, треск от которого несся по всей пади.

Ветки лиственниц хлестали меня по лицу и стряхивали иголки за шиворот. Но я старался не упускать из виду синюю заплату на штанах напарника. Мы бежали от зимовья метров триста. Наконец Цыганов опустился на колени перед затопленным древним шурфом, словно собирался молиться на него.

Когда я подоспел к старику, он ползал по траве и горстями набирал в лоток мелкий галечник. Я помог ему лопаткой.

– Не домыл тогда, бросил, а по теперешним временам клад!

Цыганов промывал породу тут же в шурфе. Он покачивал лоток, словно люльку с ребенком. Старик выплескивал муть через борт, а крупную гальку выбирал красными пальцами.