Белая Воложка. Так называли ее в древности, не случайно ласково связывая с великой русской рекой. В это название, видимо, вкладывался двойной смысл: впадая в Каму, Белая Воложка вместе с той несет свои воды в Волгу; значение ее для Башкирского Приуралья таково же, как Волги для всей России.

Теперь уж мало кто помнит это нежное имя – Белая Воложка. Теперь ее зовут просто Белая, а по-башкирски – Агидель. Оба названия бытуют в народе равноправно.

Край Белой Воложки – западный склон Южного Урала. Нет, я не говорю, что это самое прекрасное место в мире. Каждая земля прекрасна по-своему. Только нужно увидеть главное, что присуще этой земле, а «самого главного глазами не увидишь». Прекрасна по-своему и пустыня. Она учит нас ценить слова, делать их вескими, как свинец. В пустыне с ужасом замечаешь, как неумолимо стремительно летит время, так же неумолимо, как волны песка, гонимые ветром в бесконечность. И становится страшно, что ты еще ничего не успел сделать. Каждая земля прекрасна по-своему. Но, наверное, все-таки не случайно, что южноуральский край дал России таких страстных певцов природы, как Сергей Тимофеевич Аксаков и Михаил Васильевич Нестеров.

«...Прекрасен ты, чудесный край! – писал о Башкирском Приуралье Аксаков. – Светлы и прозрачны, как глубокие, огромные чаши, стоят озера твои... Многоводны и многообильны разнообразными породами рыб твои реки, то быстротекущие по долинам и ущельям между отрогами Уральских гор, то светло и тихо незаметно катящиеся по ковылистым степям твоим, подобным яхонтам, нанизанным на нитку... В твоих быстрых родниковых ручьях, прозрачных и холодных, как лед, даже в жары знойного лета, бегущих под тенью дерев и кустов, живут все породы форелей, изящных по вкусу и красивых по наружности, скоро пропадающих, когда человек начнет прикасаться нечистыми руками своими к девственным струям их светлых прохладных жилищ. Чудесной растительностью блистают твои тучные, черноземные, роскошные луга и поля... Свежи, зелены и могучи стоят твои разнородные черные леса, и рои диких пчел шумно населяют нерукотворные борти твои, занося их душистым липовым медом. И уфимская куница, более всех уважаемая, не перевелась еще в лесистых верховьях рек Уфы и Белой!..

Как живописны и разнообразны, каждая в своем роде, лесная, степная и гористая твоя полоса, особенно последняя, по скату Уральского хребта, всеми металлами богатая, золотоносная сторона!»

Родится Белая в массиве центральных хребтов Южного Урала, недалеко от границы с Азией, и бежит, как и все ее притоки, в Европу. На притоках, в складках горных увалов и обрамлении рыжих скал рассыпаны старинные заводские поселки и города. Как правило, они несут в своих названиях имена рек, на которых стоят: Белорецк, Сим, Усть-Катав, Катав-Ивановск, Юрюзань, Инзер, Верхотор, Кана-Никольск... В центре каждого из них – самых причудливых очертаний старинный заводской пруд, протяженностью иногда в несколько километров, в который наряду с новостройками смотрятся, сбегая к нему пр. крутым склонам гор, которые здесь непременно зовутся шиханами, рубленные из кондовой сосны избы в кружеве резных наличников.

Совсем рядом с Белой родится и ее брат, Яик, служащий границей между Европой и Азией, после Пугачевского восстания переименованный Екатериной II в Урал, чтобы больше ничто не напоминало ей о страшном времени. Рождаются в каких-то двадцати километрах друг от друга и расстаются на долгое время – до самого Каспийского моря. Но не всегда было так. В далеком прошлом Пра-Белая (прабабушка Белой) была притоком Пра-Урала. Но в более позднее геологическое время, на рубеже миоцена и плиоцена (примерно 14 – 15 миллионов лет назад) началось поднятие земной коры на участке, именуемом ныне Сакмаро-Бельским водоразделом, или Приуральским общим сыртом. Процесс проходил медленно, тысячелетиями, но со временем на пути Пра-Белой возникла невысокая холмистая гряда, разлучившая ее с Пра-Уралом, после чего она вынуждена была повернуть на север – к Пра-Каме.

Верховья Белой Воложки. Я вспоминаю, как на некоторое время онемели от ее красоты мои знакомые из Дагестана (Дагестана!): настоянная на хвое тишина, теплые туманы, звон перекатов, раскаленные от солнца скалы, словно в зеркало заглядевшиеся в задумчивые плесы, сотни пещер, среди них – таинственная Антонова, Капова с древне-палеолитической живописью, пропасть Кутук-Сумган.

Пропасть исследована уже на протяжении десяти километров: семидесятиметровые, напряженно гудящие колодцы, огромные подземные залы, словно готические храмы, хаос лабиринтов, задумчивый звон капели, самой причудливой формы сталактиты и сталагмиты, подземные реки и озера... И когда начинаешь дорогу назад, вдруг охватит волнение. Вот, наконец, появился вдалеке свет, ты уже успел соскучиться по нему. Вот дохнуло на тебя первым теплом. Уже видишь стебли травы, склонившиеся в пропасть, и трепещущую ветку осины. Первые земные запахи, густые и терпкие, отличаешь каждый в отдельности, а когда живешь на земле, их просто не замечаешь. Может быть, уже только поэтому иногда стоит спускаться в пещеры, чтобы по-новому – остро и трепетно – увидеть родную землю.

Потом стоишь на краю пропасти, щурясь от яркого-яркого света, который окружает тебя со всех сторон. Блаженное тепло обволакивает тебя – густое тепло томительного летнего дня. На все земное: на шелестящие кроны деревьев, на тонкую паутину на листьях, на начинающие по-осеннему рыжеть горы – на все это невозможно насмотреться. От плывущих облаков сладко кружится голова. Словно сам куда-то плывешь.

Потом выходишь к тропе. Березовыми перелесками она выводит тебя к ущелью, по которому круто спускается вниз. Вот сквозь поредевшую листву осин, сквозь дроздовый переполох блеснула впереди Белая. Но потом ее от тебя на время снова закрывают скалы. Под одной из них в густых зарослях черемухи – озеро со странной голубой водой. Наберешь ее в ладони, а она все равно голубая. И в ней отражаются красноватые громады скал. Из этого озера после долгого пути под землей берет свое второе начало небольшая речка с ломяще-студеной водой. Бежала-бежала речка и ушла под землю – и вот через много километров родилась снова.

Потом тропа выведет тебя на поляну, на крутой берег Белой, к избушке лесосплавщиков. Поскорее разденешься и зажмуришься от предстоящего наслаждения – после промозглого мрака залезть в парную реку и плыть, плыть средь первых желтых листьев к гулкому перекату, за которым где-то. тревожно шумят гуси, готовятся к предстоящему отлету. Их трубные крики и хлопанье крыльев о воду долго не тонут в шорохе лесов...

Вдоль Белой нередко встретишь ручьи с именами людей: Бакир, Бурангул, Давлетбай, Альмухамет – может, эти люди раньше кочевали здесь или имели покосы. А вот уж совсем интересные названия: Кук-биэ-ульген (гнедая кобыла пала), Кара-сыйер-ульген (черная корова пала), Кара-тэкэ (черный козел). Села, помнящие Пугачева и Блюхера. Легендарный рейд партизанской армии проходил как раз по тем местам, где полтора века назад полыхало пламя Пугачевского восстания: Kaгa, Верхний Авзян, Узян...

Деревни, от которых остались лишь имена: Журавли, Авашла, Покровка, Крутая речка, Скворчиха, Сосновый Лог, Липовый Лог, Токовушка, Калиновый куст, Тавлинка... – старые проселки выведут на грустные пустые поляны. Была такая карта Башкирии, года тридцать пятого. На ней была обозначена каждая деревушка. Если взглянуть на эту теперь уже давно пожелтевшую карту, может показаться, что западный склон Южного Урала в те времена был краем очень большой плотности населения. А все дело в том, что в тридцатые годы еще были рассыпаны по уральским речушкам и логам сотни и тысячи деревенек и хуторков – наследие дореволюционной переселенческой эпопеи. Что ни деревенька, что ни хутор, то новый говор, другие обычаи. Если внимательно прислушаться, присмотреться, нетрудно догадаться, откуда пришли в этот звонкий край их предки: это Рязань, это пензенские, это курские...

Но с каждым годом этих хуторов и деревенек становилось все меньше и меньше: коллективное хозяйство прочно встало на ноги, хутора изжили себя, и их жители, оторванные от школ, магазинов, электричества, потянулись в крупные села. Сказалось и укрупнение населенных пунктов в последние годы.

Рассматривая старую карту, легко убедиться, как быстро под действием рук человеческих меняется лицо земли. Была глухомань, а через несколько лет на том месте вырос город, были разбросаны по лесам тихие деревеньки – а теперь на их месте глухомань.

Все на свете имеет свой век. Деревни тоже рождаются и умирают. У одних жизнь долгая – в много веков, другие, как люди, живут всего несколько десятков лет. Но и этим деревенькам мы должны быть благодарны. Люди, родившиеся в этих деревнях, разошлись по огромной стране и настроили много городов и заводов: спросите каждого второго горожанина, откуда он родом, где жили его деды?

Но на примере этой карты можно убедиться и в другом – с горечью: как много рек и речушек мы потеряли за эти годы. На карте голубая змейка, а на самом деле речки давно уже нет.

Мы порой все еще не задумываемся, что значат для нас реки. Белая! Сотни сел и деревень по ее берегам, три таких промышленных гиганта, как Уфа, Стерлитамак, Салават, поит она. Долгие годы мы много брали от реки, но мало давали. Река устала. Стерлитамак стоит на речке Стерле, притоке Белой Воложки. Это название не случайно, в древности здесь было много стерляди. Последние десятилетия мы лишь читали о ней в книгах – чуть ли не о как ископаемой, ну, например, кистеперой, рыбе. Река погибала.

Помогите реке! Этот лозунг родился в шестидесятые годы. И вот первые, заставляющие верить в экологическое будущее результаты: в Белой, как в древности, снова водится стерлядь.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.