Уже перевалило за половину сентября, но над землей томилось запоздалое лето, соседи по вагону так и говорили: «Вслед за августом пришел июль». И только за Ашой, когда поезд наконец нырнул в уральские скалы, в глаза первой проседью больно ударила осень. Через какие-нибудь четыре часа я шел долиной Юрюзани к синеющим вдали зубцам хребта Зигальга, за которым лежала заброшенная деревенька, где в это время грибы растут прямо на улицах.

В одном из распадков наткнулся на старую просеку. Она поднималась на хребет, по ней туда же, сгорбившись, тащились полусгнившие телефонные столбы с обрывками ржавой проволоки, там, на самом верху, на скалах, чернел какой-то большой крест. Этот крест показался мне очень странным, и я свернул с тропы на просеку.

Крест оказался полусгнившей и покосившейся от времени деревянной вышкой, рядом на большой поляне приютилась крошечная избушка, к которой и тащились телефонные столбы. Отсюда в свое время следили за лесными пожарами, теперь эту заботу взвалили на себя самолеты, и о вышке с избушкой забыли.

Я открыл припертую посохом дверь, присел на нары. В избушке не было ни окошка, ни даже печки. На полке лежали спички, соль, махорка, начатая пачка «Беломора» и несколько окаменевших сухарей, в углу стояло помятое ржавое ведро.

Я поднялся по шатким, скрипучим перекладинам на вышку. Подо мной на все четыре стороны лежали горбатые хребты с желтыми и багряными мазками березовых и осиновых перебродов, дальше, к горизонту, хребты были совсем синими, и я решил, что все оставшееся время буду жить здесь.

Посидев на вышке еще минут десять, я стал обходить свои владения. Первым делом – найти воду. Раз срубили избушку, где-то рядом должна быть вода. И правда, тропинка, выбитая среди витых корневищ вековых сосен, привела меня к маленькому родничку.

Возвращаясь с водой, остановился на опушке, отсюда избушка, уткнувшаяся в косогор, казалась совсем игрушечной. Вокруг нее по поляне рассыпались вразброд березы, а чуть дальше, по пригорку, холодно пламенели рябины. Они взбирались даже на скалы, а за поляной стеной снова бронзовел сосновый лес.

Я открыл дверь настежь, сгреб с нар и выбросил старое, пыльное сено, ножом стал резать на постель жухлую траву. За этим и застала меня ночь.

В долинах на севере замерцали редкие россыпи деревень, а с юга хребты по-прежнему были пустынными. Я устал с дороги и не стал разводить костра. Под нарами шумно возились мыши, почему-то мне снилось южное море, а утром я обнаружил, что мыши уничтожили половину моих съестных припасов.

Было по-горному гулкое холодное утро, желтые березы упруго упирались в студеное небо. На траве, на рыжих скалах лежал густой иней, а вода в ведре покрылась льдом. Подняв воротник куртки, я пошел за хворостом. Было до того тихо, что звенело в ушах, но вдруг откуда-то из ущелья потянул ветер, и я остановился, пораженный. Было впечатление, что кто-то напролом ломится через лес: это, прихваченные морозом, густо сыпались листья. Сыпались как-то слишком торопливо, легко и отрешенно – без боли, без сожаления. С первым заморозком началась настоящая осень: еще вчера листья падали редко, как бы нехотя, а сегодня над поляной, над лесами, над всеми Полуденными горами висел их печальный шорох.

С трудом нашел родничок: он весь был засыпан листьями. Листья устилали и его дно, и когда я черпал воду, несколько холодных золотых пластинок прилипло к ведру.

Мороз убил грибы, одни лишь грузди упорно поднимали на своих сильных шляпках прошлогоднюю хвою и листья. Я надевал их на березовый прутик и, густо посыпая солью, держал над костром, пока соль не топилась и не впитывалась в сочную мякоть. И терпкая горечь еще долго першила в горле, ее приходилось заедать черникой...

От избушки по самому гребню хребта тянулась тропа, время от времени выскакивала на гольцы и снова вилась по смолистым корабельным лесам. В опавшей листве сновали веселые бурундучки, и дятлы осторожно выглядывали из-за стволов. Иногда почти из-под самых ног шумно поднимались глухари.

К вечеру снова начинал дуть ветер, холодные желто-пепельные облака тускло светились на горизонте – к морозу. Низкое солнце еще лежало на скалах между березовых стволов, а на востоке над фиолетовыми хребтами уже нависала огромным диском луна. В ее магическом медленном свете тускло мерцали кварцитовые скалы, и тени от них таинственными провалами уходили в долины.

Возвращаясь по хребту домой, еще издали, с одного из гольцов, я увидел у своей избушки костер.

Осторожно вышел на поляну: меж берез мирно хрумкал травой стреноженный конь, желтые блики лизали темные стены избушки и скалы за ней, у костра спиной ко мне сидел широкоплечий мужчина. Медленно поднял голову, скупо улыбнулся.

– Садись со мной пить чай. – Он подвинулся на чурбаке, уступая место. – А я думал, кто тут живет. Смолокур я. Сейчас работаю как раз вон на том хребте. Землянка у меня там. Увидел вчера костер, ну, думаю, надо съездить. Вдруг кто-нибудь из знакомых. Так считай, что в гости приехал.

Чай пах дымом, жестяная кружка жгла руки и губы, томительная луна поднималась все выше, мы долго молчали, шумно дули в крутой кипяток.

– Смотрю, ни ружья, ни даже порядочного ножа нет. На охотника не похож. Какая нужда привела сюда?

– Просто так, отдохнуть.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.