Мой брат Валерик

– Нет, это не твои стихи, а совершенно чужие.

– Чем чужие?

– Всем. Все это не твое, ни одного слова твоего нет!

Он помедлил немного, потом взял листок со стихами и порвал его на мелкие кусочки.

Степа не изменила своего отношения, по-прежнему была безразлична, отрешенно смотрела мимо него, в сторону, когда звала обедать, или вечером, заставляя вымыть перед сном ноги. И Валерик платил ей тем же: не говорил с нею, не глядел на нее, молча выполнял все то, что она велела.

Зато его полюбил наш сосед Василий Васильевич, и Валерик был к нему искренне привязан. По целым часам Валерик сиживал в комнате старика и, когда я спрашивала, о чем они беседуют, отвечал:

– О разном. О чем хочешь...

– Все-таки о чем же?

– О том, как он был маленький...

– Почему же он мне никогда не расскажет, как он был маленький? – удивлялась я. Валерик усмехался не без гордости.

– Наверно, ты не умеешь так слушать, как я.

Должно быть, он был по-своему прав. Старик и в самом деле преображался, стоило Валерику появиться в нашем доме. Как-то я услышала, как он поет.

– Нассо было влюбляться, нассо было гореть... – тоненько выводил его не лишенный приятности старческий тенор.

А Валерик слушал внимательно, потом спрашивал:

– Что такое «нассо»?

Старик не знал, что ответить. Тогда Валерик, от природы необыкновенно дотошный, спросил о том же самом меня и маму, но так и не сумел выяснить значения этого загадочного слова...

Прошел месяц, папа приехал за Валериком. Он загорел, похудел, глаза казались особенно светлыми, какими обычно кажутся серые глаза на загорелом лице.

– Хорошо отдохнул? – спросила мама

– Ничего, – ответил он и тут же заговорил о чем-то другом.

Степа ни о чем не спросила, только бегло глянула на него, усмехнулась сухими, в сборочку губами. Вскоре она ушла в магазин, Валерик помчался с Василием Васильевичем в кино, а я легла с книжкой на диване и незаметно задремала.