Василий Васильевич приходил поздно, иногда уже тогда, когда Степа спала и я вместе с нею, если не была на дежурстве в госпитале. Но когда бы он ни пришел, всегда на столе ждал его ужин, и утром Стела вставала пораньше чтобы приготовить ему завтрак. Придирчивая честность ее никогда бы не позволила ей взять что-то чужое, пусть даже и охотно подаренное, и не отплатить сторицей так, как полагается.

По-моему, с той поры, как Василий Васильевич снова начал работать, он сильно переменился, стал очень важный и дело называл не иначе, как «объект».

– Я пошел на объект, – говорил. – Завтра скорей всего останусь ночевать на объекте. Он уже не брал книг в библиотеке, не было времени читать, не пел своих песен, а в редкие свободные часы, когда бывал дома, заваливался слать и храпел так, что, кажется, на станции было слышно.

...Наконец Степа отложила вязанье, зажгла керосиновую лампу – мы уже несколько дней подряд сидели с керосиновой лампой, в поселке с начала войны часто бывали перебои с электричеством – и сняла кипящий чайник с плиты.

Ледяная крупа ударила в окно. Степа покачала головой.

– Ветер до чего злится...

Я зевнула Грело сознание, что я под крышей, в тепле, и буду ночевать дома до утра, и сейчас не надо пробираться сквозь вьюгу и ветер к станции, на поезд до Болшева.

Степа приоткрыла дверцу печки, веселое пламя ясно осветило ее лицо. Я будто впервые увидела, как же она похудела! Глубокие морщины прорезались на лбу, глаза впали, и обтянутые скулы казались желтыми, восковыми...

Я знала: Степа часто не спит ночами, все думает о сыне. Осенью сорок первого он эвакуировался вместе со своим заводом. Перед этим и он и невестка приходили к нам уговаривать Степу ехать с ними: Степиной внучке было девять лет, и в семье у них ожидалось еще прибавление.

Степа сказала мне:

– Будто не знаю, зачем я им понадобилась? Без няньки в такое вот время не обойтись, а где ее возьмешь, няньку-то? А ежели даже и найдешь, как прокормишь?

Сколько сын и невестка ни уговаривали Степу, сколько ни прибегала к нам внучка рано вытянувшаяся, с умильным лицом школьной фискалки, – Степа не согласилась уехать с ними. Должно быть, она взвесила на каких-то одной ей ведомых весах, кто ей дороже – мы с мамой или сын с его семьей. Мы перевесили.

Но я знала Степа не переставала думать о сыне, о внучке, беспокоиться о них, случалось, даже плакала, не скрываясь, потому что шел уже к концу второй год и от сына за все время она получила только лишь одну, торопливо написанную открытку с дороги.

– Обиделись, – успокаивала я Степу. – Не могут тебе простить, что осталась с нами... Но сама я не раз думала: вдруг и в самом деле что-то случилось, или эшелон, в котором они ехали на Урал, разбомбило, или все они заболели и умерли дорогой, или еще что-то нехорошее. Стела обнадеживающе загремела тарелками и вилками, собирая на стол.

– Как думаешь, мама когда приедет? – спросила я.

– Кто ж ее знает... – ответила Степа. Нарезая хлеб, сказала:

– Мне вчерашний день Алексей снился...

– В каком виде? – спросила я.

– В обыкновенном, – сказала Степа.

– А мне папа еще ни разу не снился, – сказала я. Наверно, Степа хотела промолчать, но не сдержалась:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• 15
• 16
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.