Амгунь – река светлая

– С ним не заскучаешь, – сказал Клюев.

Припозднившийся Мальцев, стрельнув на ходу папироску, уселся среди монтажников, спросил как бы между прочим:

– Парни, кто знает Ивана Колесника? На монтаже пролетов работает. Он по туристической путевке за границей был.

Фомичев разулыбался невольно. Кое-кто уже прыснул, предвкушая смешную историйку, кто-то крикнул:

– Знаем, давай!

Мальцев будто ждал этого, надул важно щеки, многозначительно сдвинул белесые брови. превращаясь в Колесника.

Фомичев подумал, что Мальцев и шофер неплохой и машину знает и любит. Только и за баранкой он кого-то копирует. Кого?

Фомичев стад перебирать в памяти всех знакомых шоферов мостоотряда, вспоминать, как кто сидит за баранкой и водит машину. Он перебрал всех, но так и не нашел даже близко похожего на Мальцева. Мальцев садился за баранку только в кожанке. Когда-то, года три назад, когда Мальцев только пришел в мостоотряд, кожанка блестела и скрипела, но скоро пообтерлась основательно и еще лучше стала облегать широкие плечи хозяина, придала ему вид бывалого человека. В кабине на месте водителя Мальцев сидел, как влитой, чуть больше обычного припав к баранке. Водит Мальцев машину виртуозно и любит большую скорость. Это создало ему славу лихача, а сам он получил кличку «Смертник», да взять хотя бы ту дорожку в рай.

Утром они шли перевалом, и впереди колонны вел свою машину Мальцев – вырвался! Остановились у крутого скального обрыва в Амгунь. Дорога, пробитая бульдозером, узко и неверно лежала по скале на высоте пятиэтажного дома от воды, булькнешь – костей не соберешь. Посмотрел Фомичев вниз – в дрожь бросило.

Начальник колонны Клюев прошел этой козьей тропкой из конца в конец, вернулся пасмурный. Тяжелым взглядом уставился на колонну.

– Ну, что? – не выдержал Мальцев.

– Что. Другой дороги все равно нет, – отрезал Клюев, и все притихли. А Мальцев вдруг по коленке хлопнул ладошкой:

– Эх, однова живем! – в кабину и по газам. Вел машину, как по ниточке, а за ним пошла вся колонна. На повороте Фомичев успел увидеть Мальцева. Больше обычного припав к черному колесу рулевого управления, Мальцев – лицо напряженное, белесые брови насуплены – впился глазами в дорогу, будто вел машину под жестокой бомбежкой.

Кто-то из водителей сказал как-то, что Мальцев деньгу зашибает: ишь как носится – никого вперед себя не пускает. И он, Фомичев, верил этому. Верил. Только сейчас не верит. Дело не в деньгах – в характере. Не мог Мальцев, чтобы кто-то за рулем впереди него маячил... И сюда поехал все потому же, хотя Клюев не хотел брать его с собой – отвечать-то, мол, за твою пустую голову своей придется. Но вот уговорил как-то. Жену оставил, не добыв до конца сладкий медовый месяц. Опять же перевал. Он-то первым прошел, Сашка.

За мыслями не заметил Фомичев, как поднялись монтажники по знаку Шалабина. Не заметил, но почувствовал что-то неладное и поднял голову.

– Отдыхай, отдыхай, – сказал Шалабин, видя, что Фомичев сделал движение подняться на ноги. – Нам нужно разгрузить прицепы с лесом. Справимся сами. Не успеем сегодня, доделаем завтра. – Веснушки заплясали на его щеках. – У бога дней много, и все наши!

Эти слова почему-то остро резанули Фомичева. Ему показалось, что Шалабин хотел сказать больше, чем сказал. Отрезанный, мол, ты ломоть, временный человек! И потому поднялся Фомичев неуклюже и тяжело.

А Шалабин, отвернувшись, натягивал промасленные подранные верховки. Оно и конечно – что ему Фомичев? Кто?

– Ты чего приуныл?

– Да так что-то, – неопределенно ответил Фомичев и круто взял к машине, чувствуя в груди обиду и вдруг остро подступившее смятение. Только непонятно ему было: с чего бы это? Завтра поутру он уедет отсюда в отряд. Так было решено сразу: он отвезет груз и вернется... Хватит, откочевал свое, пусть другие кочуют, кто из комсомольского возраста не вышел.