Для того, чтобы понятно было, о чем я намерен рассказать, мне придется поделиться своими взглядами на состояние современной науки, в частности литературоведения. Как-то один зарубежный физик подсчитал, что число публикаций в его отрасли знания удваивается каждые двенадцать лет. Соответственно сужается возможность каждого конкретного специалиста быть в курсе того, что происходит в смежных науках или разделах той же науки. И тут уже не помогают ни реферативные сборники, ни информационные бюллетени, ни международные симпозиумы.

Такая картина характерна не только для физики, но и для литературоведения. Недавно мне пришлось беседовать с молодым кандидатом наук, посвятившим себя исследованию творчества поэта Никитина. В ходе беседы я был неприятно поражен тем, что он не знает, в каком году родился Помяловский, и глубоко убежден в том, что «Франкенштейна» написал поэт Шелли.

Мой молодой коллега, не будучи оправдан, может быть понят, – ведь он день за днем прослеживает жизнь и творчество своего «изучаемого» и тратит годы на полемику со своими оппонентами, публикующими обширные исследования о Никитине, которые надо хотя бы прочесть.

Я предвижу, что через несколько лет появятся специалисты по младенческим годам Пушкина, семейным отношениям Некрасова, стилистике первой главы «Тиля Уленшпигеля» и так далее.

Подобные тенденции меня тревожат, хотя, к сожалению, альтернативы им придумать я не могу. Исторический процесс объективен, хотя и не всегда приемлем.

Теперь, познакомив вас со своим сгево, я расскажу конкретный случай, который наглядно иллюстрирует вышеизложенное.

Морис Иванович Долинин – младший научный сотрудник на кафедре, которую я имею честь возглавлять. Это приятный молодой человек, к тридцати пяти годам несколько располневший от сидячего образа жизни, голубоглазый и румяный, любимец наших аспиранток и гардеробщиц. К его положительным качествам относится, в частности, преданность изучаемому им Александру Сергеевичу Пушкину. Еще в средней школе Морис поставил себе целью выучить наизусть все написанное великим поэтом, и следует признать, что в этом он преуспел, хоть и путает порой порядок абзацев в «Истории Петра Великого». Кандидатскую диссертацию он писал по истории создания «Маленьких трагедий» – казалось бы, давно изученных вдоль и поперек. Однако Морису удалось сделать несколько небольших открытий и совершенно по-новому связать образ Скупого рыцаря с жившим в XVI веке в Аугсбурге бароном Конрадом Цу Хиденом.

Следует сказать также, что Морис, будучи влюбчив, до сих пор не женат. Причину этому я усматриваю в душевной травме, полученной им на первом курсе университета в очаровательных коготках Инессы Редькиной, ныне, в третьем браке, Водовозовой. Мое знание прошлого Мориса объясняется просто: я преподавал на его курсе и был осведомлен о драмах и трагикомедиях, кипящих в студенческой среде.

Последние семь лет мы работали рядом, Морис был со мной откровенен, делился не только научными планами, но и событиями личной жизни. Его откровенность и вовлекла меня в переживания, равных которым мне переносить не приходилось.

– Уж не влюбились ли вы, голубчик? – спросил я как-то Мориса, обратив внимание на то, что он три дня кряду приходил на работу в новых, чрезмерно ярких галстуках и сверкающих ботинках.

– Нет, что вы! Этого со мной не случится! – ответил он с таким скорбным негодованием, что я уверился в своей правоте.

Я полагал, что вскоре он сам во всем покается. В драматический момент размолвки или, наоборот, когда счастье переполнит его и хлестнет через край.

Дело было летом, я как раз собирался в отпуск, мы заседали на кафедре по какому-то пустяковому вопросу, хотя следовало бы поехать всем на речку купаться. Я попросил Мориса набросать проспект статьи, которую он намеревался предложить в сборник. Морис долго мусолил ручку, смотрел в потолок и вообще думал не о проспекте. В конце концов, он взял себя в руки и изобразил несколько строчек. После чего вновь ушел в сладкие мысли. Получив набросок проспекта, я обнаружил там несколько раз повторяющееся на полях имя Наташа, а также курносый профиль, выполненный немастерской рукой.

После заседания я не удержался и спросил Мориса:

– Вы намерены посвятить свою статью Наташе? Мы напишем просто: «Наташе посвящается» или более официально?

– Я вас не понимаю! – взвился Морис, словно я собирался похитить эту Наташу.

Я показал ему злосчастный проспект. И представляете, он на меня смертельно обиделся. На два дня.

Затем в его отношениях с Наташей наступил какой-то кризис. Он потерял аппетит и перестал чистить ботинки. Без сомнения, он был глубоко травмирован каким то пустяковым словом или подозрением.

Я спросил его.

– Вы чем-то расстроены?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.