Когда самолет накренился, и я увидел этот остров, вскинувшийся из морской глуби, меня поразила несовместимость: голубая, отдающая бирюзой вода и красная, спекшаяся от жары, иссохшая земля в двух шагах от сказочного, но чуждого своей солью моря...

Пролетела, как миг, неделя, заполнив записями страницы блокнота, память – новыми лицами, а сердце – свежими чувствами, и когда самолет вновь накренился, отрываясь от бетонной спины аэродрома, я снова вспомнил свое самое первое впечатление: бескрайняя вода и изнывающая от жажды земля....

Неделя – срок невеликий, но если он до отказа набит вьющейся лентой шоссе, бесконечными разговорами, встречами и работой, главное осознать можно. По крайней мере почувствовать. И главное, окольцованное двумя пейзажами с взлетающего и садящегося самолета, внутренне соответствует этим картинам.

Кипр для меня остался страной щедрой земли, если ей достает пресного питья, и земли горестной, прожженной беспощадным средиземноморским солнцем, страной радости и беды, контрастом молодой улыбки, не знающей горя, и морщин, за которыми не увидишь чувства. Но еще Кипр остался в моем сердце страной борьбы, где зло неуступчиво, как всякое зло, но где добро побеждает, потому что ему бескорыстно и преданно служат горячие и верные рыцари.

Кажется, кто-то из космонавтов сказал примерно так: наша Земля с высоты кажется такой хрупкой и маленькой, что ее становится жаль. И еще: когда видишь планету всю, целиком, понимаешь с особой силой, как надо беречь Землю, мир и спокойствие на ней.

Это замечание стоит того, чтобы повторять его вновь и вновь.

Снова и снова над ним задумываться.

Мы, спешащие всяк по своим делам – то на работу, то домой, то в кино или к друзьям, слышим пульс планеты как бы опосредованно – по радио, по газете. Далекие беды кажутся порой нереальными, но вот всего три с половиной часа лету – быстрей, чем до Новосибирска! – и ты стоишь у реальной «зеленой полосы», разделившей Кипр надвое, где реют на ветру бело-голубые флаги войск ООН, ты видишь старуху беженку, в глазах которой застыли

слезы от непоправимой, может быть, беды: пропал без вести ее сын...

Нет, беда и горе вовсе не далеко от нас, хотя и вдали, и горе матери нам близко, и близка борьба, которую ведут достойные сыны этой страны за единство и спокойствие своей родины. А мысль, что наша Земля такая маленькая, такая хрупкая, приходит на ум особенно часто там, на иссушенной солнцем красной земле.

Что нужно этой земле, чтобы стать плодородной? Всего-то навсего воды. Что надо старухе беженке, чтобы высохли ее слезы? Всего-то навсего обнять пропавшего сына. Что нужно народу, уставшему от напряженности и борьбы? Всего-то навсего объединения разрезанной надвое страны. А что надо нашей планете, чтоб быть покойной? Всего-то навсего мира!

Новейшая история творится на наших глазах, при нашем личном соучастии, однако эти слова чаще всего остаются формулой, как бы не «озвученной» и не расцвеченной собственными эмоциями, и когда нам, маленькой советской делегации на Кипре, аплодировали стоя, едва мы появлялись на пороге небольшой комнаты или огромного зала, наполненного народом, аплодировали и улыбались только за то, что волей рождения мы были советскими, а Советский Союз неуклонно и последовательно поддерживает борьбу киприотов за единую, целостную страну, когда на наши плечи возлагалась добрая слава нашей страны, сострадающей маленькому народу, в эти минуты по спине ползли мурашки, и формула личного участия в новейшей истории обретала совершенно конкретное чувство – гордости за себя, потому что ты советский, гордости за страну, потому что она – самая справедливая...

В один из дней, который был свободен от встреч и бесед, мы поехали в горы. Сухая земля сменялась зелеными полями. В одном месте пейзаж был как-то по-особому свеж и прозрачен: вдали поднимались вершины, ветер покачивал отточенные колючки, а между горами и дорогой паслись овцы, возле которых недвижно стоял старик.

Мы остановились. Он словно проснулся, приблизился к нам, заговорил приветливо, и снова мы увидели слезы в глазах: у старика восемь сыновей, двадцать девять внуков, но один сын тоже пропал без вести там, на севере... Старик смахнул слезу, спросил, кто мы, обрадовался и сказал:

– Я верю, что вы нам поможете... «Я верю...» Эти слова прозвучали в

те дни еще раз. Их сказал в своем дворце президент Макариос. Речь шла, в частности, о позиции нашей страны по кипрскому вопросу, о советском предложении созвать в рамках ООН международную конференцию по Кипру.

– Я верю, – сказал президент, – что такая конференция явилась бы весьма положительным фактором в деле поиска справедливого и демократического решения кипрской проблемы...

Тот старик, у подножия гор, был с севера и жил на новой земле вместе со своей старухой. А дню, когда старик, собрав свой скарб, вместе с сыновьями и внуками стронулся с обжитого места, предшествовали события, взволновавшие мир...

В семьдесят четвертом на Кипре пролилась кровь, произошел антиправительственный переворот, за спиной которого стояла греческая хунта и милитаристские круги НАТО. В Никозии нам показали старый президентский дворец, превращенный в руины, выжженный изнутри пламенем и гранатами, следы танков, намертво впечатанные в асфальт у дворца... Вслед за переворотом свои войска ввела Турция. Кипр оказался разделенным, греки-киприоты двину-

лись на юг, турки-киприоты – на север. Слезами омыты дороги тех и других.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.