Гоголь

Игорь Золотусский| опубликовано в номере №1364, март 1984
  • В закладки
  • Вставить в блог

Силуэты

Гоголь являет собою пример удивительно цельного человека. Он, кажется, уже с детства знает, чего хочет, к чему должны устремиться его силы и в чем его призвание. Любимое слово Гоголя – «поприще». Поприще – это и место, на котором стоит человек, и твердость, основательность его положения на этом месте.

Поприще Гоголя – писательство, хотя, если его понимать шире, – служение добру. Для Гоголя это не общие слова. Он не мыслит себе своего существования без оказания помощи человеку. «Я весь сгораю добром», – сказал он как-то о себе. Сказал, между прочим, подумавши и поживши, а не в азарте юношеского самоотвержения, когда мы все горим желанием быть полезными миру, но идет время, иные, бывает, уже хотят пользы не обществу и не ближнему своему, а себе, и не всем дан дар не остыть.

Гоголь из этих немногих. Он, как и Пушкин, предчувствует возможность потухания, остывания сердца и, как Пушкин, писавший: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы...» – говорит: «Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге: не подымете потом!»

Гоголевское горение нарастает с годами и в конце концов сжигает его, и это самосожжение предшествует сожжению второго тома «Мертвых душ».

Секрет и загадка Гоголя в том, что он предан одной идее и одному делу, предан настолько, что не способен делить их с чем-либо еще, даже с обыкновенною жизнью, которая кажется ему праздной, если она просто течет, а не пылает, как факел.

С Гоголем нельзя было шутить любовью, говорил Чернышевский, с ним нельзя было шутить и идеями. Если уж он начинал веровать во что-то, то тут не было средины, оговорок, топтаний – он шел навстречу своей судьбе, не страшась последствий.

С детства его воля проявляет себя во всем. И в минуты горя из-за смерти отца, когда семья Гоголя сиротеет и он остается единственным мужчиной в доме, и в своих занятиях литературой, которые скрываются до поры до времени, пока не предстанет пред очи близких и света и, может быть, всего мира их результат.

Во время пасхальных каникул в Нежине он запирается в классах, отказывает себе в удовольствии повидать маменьку и родных и нагоняет своих однокашников по всем предметам. Отставши, и отставши сильно, он в короткий срок добивается того, что становится в ряд с теми из гимназистов, кому учителя ставили высшие баллы.

В натуре Гоголя есть это желание быть лучшим, высшим. Но оно не распространяется на внешние отличия и успехи, хотя ими, как и всякий человек, он привык дорожить. Он внутренне самолюбив и честолюбив, и тут судия его поступков и дел – он сам, судия неподкупный и беспощадный.

* * *

С самых ранних лет Гоголь таится, скрывает себя, играет в другого, чтоб прикрыть свои тайные желания и помыслы. Он хочет казаться серьезным, когда смех просится на уста, он неприступен в те минуты, когда душа его жаждет поощрения и ласки. Рано оставшийся без отца, он рано мужает и избирает себе в опору себя – отсюда его самостоятельность и привычка к одинокой жизни. Вместе с тем его постоянно влечет к людям, он ищет их общества, их дружбы и в ответ на проявление дружеских чувств готов отозваться всем, что есть в нем доброго.

В Нежине он раздает деньги нищим, и дядько Симон, приставленный ходить за ним, укоряет его, потому что денег мало, родители отказывают себе, присылая их своему сыну, но ни просьбы, ни угрозы пожаловаться на мотовство Никоши (так звали Гоголя дома) не помогали. Гоголь до конца дней останется склонным более отдать, нежели взять – исключая, конечно, его писательство. Ибо в писательстве надо прежде всего взять и лишь потом – по преображении взятого – вернуть обратно. В литературных делах Гоголь, как и всякий поэт, сначала эгоист, а потом альтруист; в жизни эти качества в нем меняются местами.

В юности он был склонен перенести свое хотение служить на службу государственную, позже на учительство (он преподавал в Патриотическом институте, был адъюнкт-профессором по кафедре всеобщей истории, в Санкт-Петербургском университете), но и тогда, и раньше, и еще в пору своего учения в Полтаве и Нежине он – поэт, хотя страшится признаться в том не только близким, но и себе.

Гоголь мог бы быть и министром, и профессором истории, и советником при царе (об этом назначении поэта он писал в статье «Аль-Мамун»), но судьба назначила ему быть «вождем своего народа», как писал о нем Чернышевский.

Гоголь часто повторял мысль Пушкина, что слова поэта суть дела его, и относился к слову как к деятельности, как к той широкой возможности влиять на жизнь, которую не дает никакая должность.

Гоголь, как и Пушкин (которого он во всех сферах жизни ставил на первое место), был государственный человек, чувствующий ответственность за все дела России, а не только за успехи (или неуспехи) словесности. Поэтому, как казалось его поклонникам, он взваливал на свои плечи груз, непосильный для плеч литературы. Он слишком, как считали они, обременял слово, слишком ставил на него, забывая, что есть жизнь, инерция, материальные обстоятельства, правительство, наконец, которое само распорядится там, где поэту делать нечего. В книге своих писем он давал советы всем в государстве – начиная от государя и кончая женой губернатора.

Советы царю, как предполагала «Табель о рангах», могли давать только тайные и иные советники (они для того и носили эти звания), а никак не коллежский асессор, каким был, согласно той же «Табели», Гоголь. На это он не имел никаких прав.

Но эти права давал ему его дар. Гоголь принадлежал к тому поколению дворянских интеллигентов, которое ни один из отпущенных ему природой талантов не считало личной принадлежностью, а рассматривало каждое звание и каждую должность как звание и долг гражданина.

Это поколение было воспитано победами Суворова и Кутузова, а также стихами и прозой Державина и Карамзина. «Карамзин первый показал, – писал Гоголь, – что писатель может быть у нас независим и почтен всеми равно, как именитейший гражданин в государстве».

И не только книга писем, но и все творчество Гоголя, все его чисто поэтические создания, в которые, казалось бы, не подмешалась никакая злободневная мысль, были попыткой учить и научить, оказать воздействие на современное состояние умов и вывести их на верную дорогу.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия  Ланского «Синий лед» и многое другое.



Виджет Архива Смены