Сколько раз уже это было! Встаешь поутру: надо то, надо се – и вдруг назло всем заботам и хлопотам, не обременяя рук и головы, отправляешься в город. Нет ни плана, ни цели особой, одного Пскова ради. Зимой ли, летом, осенью... Или в самом начале весны, когда ее нет еще и в помине, одно название. Март. Псков весь еще в синих сугробах, и руки в двойных варежках мерзнут – но... чу!.. что-то стронулось где-то, одна только петелька натянулась и лопнула, а воздух над Псковом уже прозрачней, и звонницы светятся по утрам, как ладони с перстами.

«Там долго ясны небеса...» – нет, это не о Пскове Пушкин сказал. Но сейчас – ловите! Еще не доползли с Балтики облака, над головой высоко и невесомо, и уже алеет. Солнце встает над Псковом со стороны Кремля и Троицкого собора. Минута, другая – и уже в сиянии все пять куполов-шеломов. Это дивное зрелище прямо перед глазами, потому что идешь с запада, с Завеличья. За спиной – Рига, и этот вольный проспект, переходящий в шоссе, тоже называется Рижским. За спиной – Прибалтика. За спиной, наконец, зарубежная Европа.

Исстари Псков не понаслышке знал о Европе. Ревнивый, любопытный, он веками приглядывался к ней, торговал, отвергал, воевал, снова торговал и снова отвергал. Пограничный город, трудная судьба. Впрочем, рано об этом, сам Псков еще впереди, а тут бывшая его окраина, Завеличье, то есть то, что за рекой Великой. Рижский проспект теперь застроен многоэтажными кварталами; небольшой по нынешним временам, двухсоттысячный Псков выглядит здесь отменно, современным, в меру элегантным – и совершенно безымянным. Кто-то из моих знакомых глянул в первый раз: «Прямо наше Чертаново». А кто-то со Свердловском сравнил. Или все это не так уж плохо? Приехал впервые человек – и сразу чувствует себя дома. Может быть, и в старину так же сравнивали и общность находили. Пришлось мне в Лондоне побывать, так я в тамошнем Тауэре псковский Кремль разглядела. Нет, и об этом еще рановато, ведь мы только на подходе ко Пскову. Так вот, еще двадцать лет назад стояли тут по обе стороны Рижского шоссе тихие деревеньки: Затроповье, Подвишенье, Крестки. Черные от старости деревянные дома и торжественные арочки ворот, сложенные из седовато-желтого известняка, на залежах которого по берегам рекиВеликой и стоит испокон века Псков.

«А о Плескове граде от летописания не обретается воспомянуто, от кого создан бысть и которыми людьми, токмо уведехом, яко был уже в то время, как наехали князи Рюрик з братьею из Варяг в Словене княжити». Вот и ответ на вопрос, сколько лет Пскову: не обретается... Больше тысячи, это наверное. Никто точно не знает и как родилось само это слово: Псков, Плесков. Зато вспоминаешь детскую игру в слова. Что живет в старинном слове Плесков? Ну-ка, кто больше? Век, лес, плес, песок, воск, овес...

Перед самым выходом на Великую, на шумном перекрестке, именуемом «четырьмя углами», стоит всем на обозрение гордый щит с текстом Указа о награждении Псковской области орденом Ленина. Это награда тем, кто в партизанских отрядах сражался с фашизмом, и тем, кто выращивает знаменитый на весь мир лен, и тем, кто восстановил и сберег в камне память о веках минувших.

Еще десяток метров – и открывается панорама, размноженная по белу свету в сотнях открыток. Псковский Кремль, Троицкий собор, река Великая. Древнейшее место, заглавие Пскова. Тут на мосту ноги сами встают, смотри, мол, и вспоминай. Может, потому, что история здесь душу греет?

Когда-то, давным-давно, во времена долетописные, высился здесь скалистый брег да темнел лес дремучий. Но был, по преданию, перевоз, держала его дева-псковитянка Ольга. Помните из школы об огненной мести киевской княгини древлянам, убившим ее мужа, князя Игоря? Око за око, зуб за зуб – так, по непреложному закону языческого времени, мстила за своего любимого гордая княгиня, бывшая псковитянка, однажды перевезшая светлого киевского витязя на своей ладье через Великую. Вот где-то здесь это и было. Говорили тогда, смотрели на воду, на стоячих в глубине зеленых сомов, оба медлили, расставаясь... А пришло время, вспомнил Игорь – «... и приведоша ему жену от Пскова, именем Ольгу». Уже смиренницей – вдовой, уже христианкой, крещенной в самой Византии (это ее внук Владимир в 988 году официально крестил Русь), приехала Ольга на свою северную родину, ступила на высокий берег Великой. Хмурое было небо, облака с дождем – а тут вдруг выглянуло солнце, пронзило лучами сырые кущи, заискрилось на воде... Разом все вспомнив, возрадовалась душой старая княгиня, скинула с плеч тяжелую кунью шубу и повелела строить на сем славном месте деревянную церковь в честь Святой Троицы – первую на Руси. С тех пор Псков долго звался в Отечестве домом Святой Троицы, Ольгиным градом.

Долго стоишь так на мосту, вглядываясь вдаль, пока не возвратит тебя в день сегодняшний звонкий железный перестук. «Кузница? – удивляются проходящие туристы. – Откуда она здесь?» Ищут слухом, оказывается, под ногами, то есть под мостом. В бывшей звоннице церкви Успения у Парома устроена мастерская – кузница, в которой работает Всеволод Петрович Смирнов. Вот и сам он выходит охладиться на крылечко, бородатый, колоритный, под стать древним ратникам. Архитектор по образованию, он много лет восстанавливал мощный облик Пскова-воина, а закончивши дело, как встарь бывало, стал перековывать мечи на... мирные флюгера для башен, на птиц с чудным оперением, зверье разное, даже на утренние розы с нежными шипами.

Когда подходишь к Кремлю, вспоминается Тауэр. Оба сложены из дикой известковой плиты, одинаковый полынно-серый цвет, мощная кладка стен, башен – и тут и там нутром чувствуешь историю. Впрочем, древний Псков в сравнении не нуждается. В пять рядов крепостные стены, сорок (по иным источникам – до семидесяти) башен, ловушки-захабы, подводные решетки, тайные ходы за город – попробуй разгрызть этот орешек! Более ста осад выдержал Псков, известен лишь один случай, когда обманом были открыты ворота неприятелю. А уж кто не стоял под этими стенами! Немецкие псы-рыцари, угрюмые шведские латники, «гордонапорная» Литва... Орда только не дошла, захлебнулась ее легкая конница где-то в болотах на подступах к старшему брату – Новгороду.

Двести километров на восток от Пскова до Новгорода... вот, кстати, и автобусы с новгородскими номерами, вот шумная новгородская ребятня, ведомая экскурсоводом на Вечевую площадь. Прислушаемся и мы:

– ...Еще Москвы нет на свете, где-то далеко-далеко Киев, матерь городов русских, зато совсем рядом старший брат Новгород. Под его опекой рос и набирал силу молодший – Псков. Новгород присылал посадника, Псков ходил на новгородское вече. Слава о городах-братьях шла не только на восток, но и на запад, мол, льна, и ржи, и кожи, и пушнины, и меда, и воска – всего у них в преизбытке. Оба города, единственные на Руси, приняты были в торговый Ганзейский союз. Приехали германские купцы во Псков, завели свои дворы на Завеличье, за городскими стенами – внутрь к себе псковичи не пускали, дабы не смущать ни глаз, ни слуха, ни мыслей народа православного. Отделился Псков от Новгорода в 1348 году. Были два города-брата, стали две феодальные республики на северо-западной оконечности Руси. И в Пскове почти на двести лет свое вече, свой вечевой колокол, вечевой ларь, своя господа – совет самых старых посадников, свои, наконец, два входа на Вечевую площадь: для знати и для смердов...

– А мы через какой сейчас вошли? – тоненький любопытный голос из новгородской братии. Узнали, что в тот, куда вплывала знать. Шумно радуются:

– Ух ты, шестой «Б» – знатный класс! Андреев, ты куда?

Андреев в шапке с голубым помпоном самостоятельно дернулся осматривать вход для смердов. Остальные за ним. Понравилось куда больше: очень глубоко, прыгнуть страшно, хорошо бы слазить, эх, жалко, что обледенело.

– Да, ребята, это так называемый

«культурный слой»... осторожно, пять метров глубины! Слушайте дальше. Кончилась вольница в 1510 году, следом за Новгородом. Силой стал Псков городом московским. Плакали псковичи, но мирились: «Вся эта беда послана на нас за наше самоволие и непокорение друг другу, за злыя клеветы и лихие дела, за неразумное кричание на вечах, когда голова не знает, что язык говорит».

– Это у Андреева, у Андреева так! – ехидный шепоток сзади. Рассвирепевший Андреев бросается давать сдачи, но точно не знает, кому, мешает сползшая на глаза шапка. Экскурсовод, не теряя величия, как боярин на помосте, просит возмутителей спокойствия замолчать. О, эта живая история!..

Идешь себе дальше, мимо белого подножия величественного Троицкого собора, четвертого по счету, выстроенного уже при Петре I. И вдруг ревнивая мысль: «А ведь если бы не он...» Приехал, готовясь к Северной войне, обежал на своих длиннющих ногах все обветшалые крепостные-стены, кидал то тут, то там: «Засыпать!.. Вздынуть!..» И сам, дабы выучить неспешных, испорченных ненужной вольницей скобарей, хватал лопату и бросал комья на скрывающийся под землей куполок.

А через несколько шагов повторяешь это: «Если бы не он...» – но уже с другой интонацией. Петр – Петербург – Пушкин... И затихший губернский Псков, «ветхий город Ольгин». Александр Сергеевич наезжал сюда из Михайловского, впитывал здесь в плоть и кровь свою образы времен минувших, дабы выплеснуть их однажды единым росчерком легкого пера: «Вот, вот она! вот русская граница! Святая Русь, Отечество! Я твой! Чужбины прах с презреньем отряхаю с моих одежд – пью жадно воздух новый: он мне родной!..» Или еще, уже сугубо псковское: «Митюх, Митюх, чево орем? – Бона, почем я знаю!..» Впрочем, это уже псковитянин Мусоргский, это его «Борис Годунов». Конечно, язык изменился с тех далеких пор, и техницизмы в нем и англицизмы – все как у всех, – но вслушаешься внимательнее в речь коренных псковитян, в это их твердоватое «ч» (не «почьта», но «почъта»), в едва уже приметное «яканье» – и потянет оттуда, из самых глубин. Разве история – это только камни? А язык, краски, запахи?..

Наш путь теперь лежит по бывшей Архангельской, ныне улице Ленина. Вот и вывеска: «Квартира-музей В. И. Ленина».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.