Гоголь

Идеал чист, идеал прекрасен. Так же, по мнению Гоголя, должен быть высок и творец. Не изгнавши из себя дурного, не

проделав этой, как он считал, черновой работы по просветлению души, нельзя и слово сказать чистое.

Глядя на Гоголя со стороны, думаешь, что в нем есть что-то неприступное. Что этот максимализм отдает холодом горной вершины, на которой лежат вечные снега. Гоголь для внешнего взгляда аскет, строгий пастырь, не очень-то жалующий свою паству. Его дар все видеть, выхватывать из «тины мелочей» то, что хотело бы быть скрытым, неузнанным, не выставленным на всенародные очи, пугает, страшит.

Но «сердце этого ангела, – писала мать Гоголя Мария Ивановна Гоголь, – было полно нежнейших чувств...». «Прекрасное сердце». – сказал о Гоголе Лев Толстой.

С детства жалость и участие к слабому, нуждающемуся в поддержке, питают душу Гоголя. Он шлет матери деньги для раздачи крестьянам, сестрам – для лечения тех же крестьян. Он откладывает часть вырученных за его сочинения денег для вспомоществования бедным студентам. Некоторые знакомые ропщут на эту его благотворительность, называют ее забавой и советуют обратить внимание более на себя и своих близких, но Гоголь настаивает на своем решении. После смерти Гоголя от него остались ничтожные наличные деньги, зато на руках у С. П. Шевырева – его поверенного в финансовых делах – была сумма в две с лишним тысячи рублей, предназначавшаяся для тех же студентов.

Гоголь в Риме устраивает платное чтение «Ревизора» в пользу художника Шаповалова, пишет статью «Исторический живописец Иванов» и печатает ее в «Выбранных местах из переписки с друзьями». В ней он хлопочет о продлении пособия, которое предназначалось Иванову от Академии художеств и которое перестали выплачивать ему из-за затянувшейся работы над «Явлением Христа народу». «...Нечего долго рассуждать, – настаивает Гоголь, обращая эту статью к одному из сильных мира сего, – а нужно дать ему средства работать, незачем также торопить и подталкивать его – оставьте его в покое: подтолкнет его бог без вас; ваше дело смотреть за тем, чтобы он не умер с голода».

Гоголь не умел просить за себя – хлопоты такого рода чаще оканчивались неудачами, – но умел просить за других. Не без влияния Гоголя и его ходатайств сам царь, будучи в Риме, посетил мастерскую Иванова, и последнему была оказана денежная помощь.

* * *

Как известно, после смерти Гоголя был отпущен на волю его слуга – мальчик Семен. Мальчик этот исчез, след его затерялся, а он был последним, кто видел в руках Гоголя готовый второй том «Мертвых душ». Сожжение рукописи произошло у него на глазах.

Этот крепостной семьи Гоголей был одним из тех людей из народа, который близко стоял к Гоголю, как прежде занимавшие его место дядько Симон (в Нежине) и Яким Нимченко (в Петербурге). П. В. Анненков писал, что с Якимом Гоголь обращался запросто, говорил иногда: «Я тебе рожу побью», – но никогда, конечно, не исполнял своей угрозы и вообще жил со своим слугой душа в душу.

Это отношение Гоголя к слугам, к дворовым, то есть к тем крепостным, которые, по существу, живут с барином бок о бок, наблюдают его жизнь и соучаствуют в ней, равно- далеко и от идеализации и от высокомерия. В «Вечерах на хуторе близ Диканьки», действие которых происходит в украинских селах и хуторах, мужики как таковые отсутствуют. Там веселятся, пьют горилку, торгуют на ярмарках, ссорятся с чертями и преследуют прекрасных Оксан, Ганн и т. д. козаки – вольное племя, особый род малороссийского крестьянства, не состоящего в крепостной зависимости.

Крепостные, слуги являются у Гоголя в повестях «Миргорода», а затем в «Портрете», «Носе», «Невском проспекте», в «Ревизоре» и «Мертвых душах». Они и есть, по тогдашним представлениям, простой, или «черный», народ.

Как показывает их Гоголь? Они не похожи на слуг Мольера, которые все хитры, и смеются над своими господами, и устраивают за их спиной свои дела. Они гораздо менее расчетливы и гораздо более оппозиционны, хотя иронический взгляд на барина выражается у них по преимуществу в молчании.

Много ли слов говорят слуги Пискарева и Ковалева, слуга Чарткова или Петрушка в «Мертвых душах»? Несколько реплик. Петрушка и вовсе не издает ни слова, а про себя лишь что-то думает, и автор не берется объяснить или разгадать, каковы в точности его мысли.

Мужик в «Мертвых душах» лишь почесывает у себя в затылке – и Гоголь отдает этому почесыванию дань, говоря, что оно много значит у русского человека.

Осип в «Ревизоре», правда, разговорчив, но разговорчив лишь в начальных сценах, после он уверенно действует, памятуя, что слово – серебро, а молчание – золото. Осип – философ и резонер, как и Селифан, кучер Чичикова, как лакей в «Лакейской», но он и плут, подобно Мишке – слуге Ихарева в «Игроках». Мишка вступает в союз с шулерами и попросту продает своего барина.

Разврат лакейства и прислуживания лишает выходца из крестьянства достоинств трудового человека, делает его похожим на своего господина. Он зеркало, в котором отражается барин, и часто кривое зеркало. Поэтому он другого барина, который ниже чином его барина, почитает за низшего, он ему дерзит, зная, что собственный барин в обиду его не даст.

Таковы слуги в «Лакейской», таков и Осип. Не барин, а мужик правит в «Ревизоре» бал. И когда Хлестаков завирается, уносится в эмпиреи и готов парить там до бесконечности, Осип говорит ему: пора ехать. А иными словами: пора сматывать удочки. Потому что Хлестаков, как замечает Гоголь, может дождаться и того, что его вытолкают взашей.

В слугах у Гоголя есть и разврат лени и есть то, что ставит их в самостоятельную позицию по отношению к барину: барин гнет свое, а они гнут свое. Как ни спешит Чичиков, как ни хочет он поскорей убраться из города, но без мужика он не поедет. Пока не обтянут новою шиной колесо, о поломке которого Селифан по каким-то своим соображениям доложил Чичикову в час отъезда, бричка не стронется с места. И так всюду. Не надоумь Осип Хлестакова убраться восвояси, были бы у того большие неприятности. Пожалуй, и посекли бы, по словам почтмейстера, как мальчишку.

Гоголь чтит умного мужика, работящего мужика (Селифан, например, из таких мужиков, хотя и пьяница), но не чтит Осипа, который, живя на объедках, смеется над тем, за кем подъедает. Все силы Осипа брошены на хитрость и обман, и он уже мизантроп: он не только Хлестакова ни в грош не ставит (чего тот, впрочем, заслуживает), но и целый свет готов съесть.