Думаю о Тютчеве.
Пишу о нем.
Имя его протяжное — Тют-че-в... Фантазия при этом подсказывает: оно и бесконечно и как бы погружено в глубины земли и вселенной. Еще неизвестно, на сколько десятилетий, а то и столетий опередил он свое время. Ибо с ростом науки, техники, на пороге межпланетных сообщений его поэзия как бы наполняется новым смыслом, его философия обретает более сложную среду, в которой он, Поэт, еще более необходим...
Первое знакомство с ним, в детстве, оставило меня почти равнодушным. Меня куда больше волновали гармоничный Пушкин и всегда до болезненного встревоженный Лермонтов. Думаю, что Тютчев просто еще был недоступен. К нему приходишь позже, через понимание жизни. Чтобы жить его поэзией, нужно обладать мужеством. И мы, пожалуй, еще не отчетливо, но «внутренним зрением» увидели это в начале войны...
Тютчев всегда — неисчерпаемый резерв русской поэзии. Когда на какое-то время падает интерес к стихам современников, выручает Тютчев. Как и Пушкин, и Лермонтов, и Некрасов, и Баратынский.
Это поэт, взыскующий к нашей совести: так ли живем? Как у каждого великого художника, у него свой диалог с каждым новым поколением поэтов. Он переступает через прошлое, желанный и необходимый будущему.
Тютчев... Многое хочется сказать о нем.
«Умный, умный, как день, Федор Иванович», — писал о Тютчеве Тургенев. Умный, как день, Федор Иванович Тютчев был певцом... ночи. День представлялся поэту обманом, покровом, накинутым над бездной. Но вот полог падает, и пред нами предстает ночь, ночное небо с бесконечным количеством звезд.
Чувство бесконечности было присуще Тютчеву, как никому:
Небесный свод, горящий славой
звездной,
Таинственно глядит из глубины,
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
Тютчев писал: «Как ненавистен для меня сей шум движений, говор, крики младого пламенного дня». Днем вселенную как бы окутывает сон. Даже поэт, по Тютчеву, днем, как месяц на небе, не виден: «Весь день, как облак тощий, он в небесах едва не изнемог, настала ночь, и светозарный бог сияет он...»
Солнечный свет скрывает мир словно бы пеленой, из-за солнечного света мы не видим звездной бездны, забываем о вечности. «О, как лучи его багровы, как жгут они мои глаза! Ночь, ночь, о, где твои покровы, твой тихий сумрак и роса».
Поэт весь как бы «на пороге двойного бытия» между днем и ночью, между суетою дня и тайной вечности. Он сказал о своей душе: «жилица двух миров».
По своему мышлению Тютчев был человеком глубоко стихийным, с древним, языческим, магическим представлением о мире, о космогонии. Философ Владимир Соловьев писал: «И сам Гете не захватывал, быть может, так глубоко, как наш поэт, темный корень мирового бытия».
Тютчев чувствовал, что внутри природы, внутри жизни есть искорка недоброго, злого начала, некий «угрюмый, тусклый огнь желанья». Он и в самом себе чувствовал этот тлеющий огнь, эту темную жажду, эту страсть, убивающую того, на кого она направлена.
Во взаимной страсти двух душ он видел не только их слияние, но и роковой поединок между ними, приводящий к смерти одну из них. «Любовь, любовь, — гласит преданье, — союз души с душой родной и роковое их слиянье и роковое сочетанье и поединок роковой».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.