Правила совместного плавания

Хмурый рассвет вползал в иллюминаторы. С городской стороны бежал к нам катер с властями. Капитан посмотрел на часы.

— Пять часов протянули, а?

С правого борта майнали парадный трап. Виктор Николаевич глянул в окно, обернулся, сказал, словно ставил в разговоре точку:

— И все-таки шесть с половиной тысяч сегодня — уже мало. Вы пойдете с нами еще в рейсы — увидите, как мы можем брать...

«Экипаж теплохода «Березиналес», возглавляемый Героем Социалистического Труда В. Н. Сахаровым, в течение 1968 — 1972 годов добился значительного повышения провозной способности судна. Средняя загрузка лесовоза круглым лесом возросла с 5 400 кубометров в 1968 году до 6 700 кубометров в 1972 году. За этот период перевезено дополнительно 61 440 кбм леса и получено более 720 тыс. рублей сверхплановой прибыли... Внедрение опыта «Березиналеса» на ряде судов-лесовозов Дальневосточного пароходства позволило перевезти за пять лет дополнительно 420 тыс. кбм леса и получить свыше 5 млн. рублей сверхплановой прибыли...»

Министр Т. Гуженко

г. Москва. 15 ноября 1972 г.

Говорят, Находка — самый теплый город Приморья. Может быть, это и так, если ты не торчишь весь день на палубе, наблюдая за погрузкой. На палубе всегда ветрено и зябко.

Я помню, как Леня Лойченко, в то время еще новичок, недавно пришедший из армии, считал на пронизывающем февральском ветру каждое погруженное бревно — отдельно в трюм и отдельно на палубу, отдельно лиственницу, кедр, елку, сосну.

Это было в шестьдесят девятом, в самом начале Большого Эксперимента, когда требовалось точно узнать, какой будет остойчивость и грузовместимость судна в зависимости от пород леса и от соотношения объема груза в трюмах и каравана на палубе. А уметь регулировать остойчивость значило быть уверенным в том, что максимально большой груз ты в целости и сохранности доставишь в порт выгрузки, что не потеряешь караван с палубы. Ибо потерять караван, прийти в порт с бесстыдно разорванным фальшбортом — самый большой для моряка позор; долго еще такая история, украшенная подробностями и домыслами, оснащенная юмористическими деталями, будет гулять по флоту, вызывая насмешки в кают-компаниях и в столовых команды.

Поэтому до пота — на стылой февральской палубе — считали гибкий Лойченко и плотный, коренастый Луцык погруженные на «Березиналес» бревна, поэтому постигали механики хитроумную науку перекатывания топлива и воды из междудонных танков, учились всем тонкостям постановки судна на ровный киль.

Потом была система крепления груза, металлические стационарные лесные стойки по бортам, дальневосточный метод вооружения грузовых стрел — высший мировой класс лесных перевозок, когда судно грузоподъемностью 5 600 тонн принимает в свое стальное чрево и на палубу сразу 110 вагонов леса, тратя на погрузку два с половиной дня и три — на выгрузку.

В семьдесят втором «Березиналес» поставили на линию — вместе с еще тремя лесовозами судно стало совершать рейсы по расписанию на порты Японии. И, конечно, они знали, что вчерашние их ученики не собираются следовать за ними в некоем почтительном отдалении. Вызов бросила «Электросталь» — ее молодой, напористый экипаж даже обогнал своих учителей во втором квартале.

Порой соревнование это по своей остроте напоминало знаменитые в прошлом веке гонки чайных клиперов, и даже невозмутимые обычно японцы по приходе «Березиналеса» в Ниигата или в Саката первым делом спрашивали Сахарова: «Как «Эректростари»?»

В один из острых моментов этого соревнования Сахаров записал в своей роскошной тетради: «Работа на достигнутом уровне интенсивности требует огромного напряжения физических и моральных сил. Успех сегодня решается не столько техникой дела, сколько человеческой надежностью экипажа».

В Ниигата подошли в 17.00. Штормило. Проваливаясь в волны по самый планшир, уходил в укрытие японский лесовоз: его не пустили. Нас не пустили тоже: опасно. Легли на обратный курс — двадцать миль туда, двадцать сюда — всю ночь. Швартовка утром — на самом рассвете. Капитан попросил стармеха: пусть мотористы выйдут на раскрепление груза — сэкономим полчаса.

По телевизору давали «Токио-патруль». Пятеро бравых парней, все в мотоциклетной коже, выпутывались из невероятных ситуаций. «Ну, как? Выйдем?» — спросил стармех. «А чего ж не выйти?» — откликнулся удивленно Миша Пугач, хитро глянув исподлобья на Инкина. «А чего ж не выйти?» — подхватил Саша Инкин и широко улыбнулся электрику Диме Кузьменко. «А чего ж не выйти? — сказал Кузьменко. — Мы не только раскрепить, мы, если что, и швартоваться сможем. «Ага», — сказал Инкин. «Точно», — подтвердил токарь Вадим Иванович Ачкасов. «А то! — тонко усмехнулся Кузьменко. — Вон Бесаге боцман говорит: «Давай канат набьем — заводи на брашпиль», — а Миша ему: «Я лучше ногой в борт упрусь да узлом завяжу — вот и все...» «Ну, что ж, — подытожил стармех, — завтра свободным от вахты подъем в шесть».

Без «травли» в море нельзя. «Травят» в столовой команды и в кают-компании, на вахте и когда «забивают козла». «Треп» идет во время шторма, когда, возвращаясь домой в балласте, судно гулко ухает днищем на крутой волне и когда подолгу не подают вагоны с лесом. Без «травли» в море нельзя — это естественная защита здорового организма от всяческих житейских передряг. Доброжелательно подсмеиваются друг над другом все, даже сдержанный в проявлении чувств капитан в минуту особого благорасположения включается в эту игру, и тогда сотрясается от хохота кают-компания и штурманы падают головой на стол, отодвинув предварительно тарелки с супом. Это стиль «Березиналеса». (Впрочем, однажды на находкинском рейде я увидел, как удивительно похожие ребята сошли к нам на рейдовый катер с «Гжатска» — щеголеватые, насмешливо-благожелательные. Я не удивился: первым помощником капитана плавает на «Гжатске» Валерий Михайлович Хабаров, бывший электромеханик и предсудкома с «Березиналеса».)

Без нужды серьезным быть не след, человеческая ценность, она не в словах, не в декларациях — в деле. И только в минуту особой душевной раскрытости мог немногословный могучий Михаил Емельянович Бесага, моторист высшего класса и предсудкома, сказать мне: «Ты вот шо... Ты обо всякой ерунде не пиши. А напиши так: моряки с «Березины» Советскую державу никогда не подводили и не подведут. У каждого из нас свои заботы — не о них разговор. А штука в том, что главную задачу мы понимаем как надо». И снова надолго замолчал... Была новогодняя ночь в ста милях от японского порта Саката, в трехстах — от Находки, и четвертый механик, комсорг судна Юра Горов, тихо перебирал гитарные струны: «То взлет, то посадка, то снег, то дожди...» И песня удивительным образом «вписывалась» в наше судно.

Ну, а если эти «то взлет, то посадку» перевести на язык судовых будней? Я рискнул бы сформулировать это так: всегдашняя готовность к рывку, к ускорению, к работе на высшем пределе интенсивности. Можно сколько угодно говорить о достоинствах и недостатках дальних рейсов, где моряцкий досуг сжигает тоска по дому, или рейсов таких, как наши, на «коротком плече», — бесспорно одно: на «Березиналесе» физическая и психическая подготовка людей должна быть исключительно высокой. Виктор Брижак, матрос первого класса, проведший в море без малого десяток лет, как-то признался мне: «Вначале думал: не выдержу здесь. Матросская-то работа привычная, крепление леса тоже освоить нетрудно, разве что вооружение стрел не так ловко, как у Володи Князева или у Лени Лойченко, получалось — у них руки думают быстрее, чем голова. Только тяжелее все-таки было вот что. Отход — ночью, приход — на ночь, всегда на товсь, всегда спишь вполглаза».