Но разнузданы страсти жестокие.

Это суд совести. Суд поэта. Суд гражданина. Суд от имени грядущего. Суд, когда в сердце слезы.

Гнев — плохой судья. И все равно Некрасов со всей страстностью гражданина судит:

Вихорь злобы и бешенства носится

Над тобою, страна безответная...

Это суд без защитников. Суд трибунала. Суд одного над всеми. Суд одного над самим собою. Здесь только обвинение. Здесь без скидок. Без оправдания. Здесь все — высшая мера.

Меня всегда поражала в Некрасове именно эта ожесточившаяся совесть поэта.

Лермонтов отвечал, Некрасов и отвечает и судит действительность. Потом Блок не примет ее — слишком несовместимыми окажутся реальность и блоковская душа...

Некрасов как бы провидел блоковскую поэзию, когда писал:

Нужны нам великие могилы,

Если нет величия в живых.

Совесть поэта не бывает одинокой. Она всегда в продолжении.

***

Некрасов писал, можно сказать, выучиваясь в жизнь времени. На его стихах явственно запечатлена его личность. Даже в «Кому на Руси жить хорошо» — произведении глубоко эпическом — Некрасов постоянно присутствует как сила двигательная, живая. Все его герои, решившие путешествовать по Руси в поисках счастья, — и Роман, и Демьян, и Лука, и братья Губины, и старик Лихов,— в сущности, все на одно лицо, все они странники, ведь и не в них все дело. Они выявители счастья на Руси. Но все, что они видели, встретили, услышали, в сущности, то же самое, что в их родных деревнях — Заплатове, Дырявине, Разутове, Знобишине и т. д. Ничего такого, что бы было внове им, деревенским людям прошлого столетия, чего бы они не встречали у себя...

Некрасову нужно было замаскироваться под это коллективное лицо: если бы вышел на поиски счастья один герой, то получилось бы нечто вроде русского Дон Кихота. Некрасов, очевидно, сознавал собственное донкихотство с его двумя ярчайшими чертами — святостью и слабостью. Вот почему нужно было общее лицо, за которым, нельзя увидеть ни исторического бессилия выходца из собственного класса, ни высокой гражданственной святости.

Мужики выходят в далекий путь за счастьем по Руси, словно не по своей земле, выходят пытать, «кому живется весело, вольготно на Руси?». Всего попросили они у всесильной пичуги — и хлебушка и вина. Роман потребовал, «чтоб армяки мужицкие носились, не сносилися». Демьян потребовал, «чтоб лапотки служили, не разбилися». Все, что хотели, получили мужики. А вот счастья почему-то забыли попросить. О счастье, за которым они вышли в поиск, не вспомнили за ненадобностью. Все могли попросить мужики у пичуги, кроме счастливой доли. Счастья не просят — в счастье верят. Счастье — в веселье и вольготности. Но ведь русский человек привык веселиться и без счастья. И веселье его, несмотря на куражливость, молчаливое. Французский поэт Теофиль Готье, современник Некрасова, в своей книге «Путешествие в Россию» просто был ошеломлен «молчаливостью» ярмарки в Нижнем. Это Россия, увиденная глазами иного странника. Россия, в молчании скапливающая энергию гнева для революции...

В Григории Добросклонове воплотится, по Некрасову, народное счастье. Только такие люди, как он, похожий фамилией и будущей судьбой народного заступника на Добролюбова, обретут в конце концов верный путь. Донкихотство должно заканчиваться революцией. А пока мужики вернутся домой ни с чем.

Поэма пронизана верой в Добролюбовых... И это уже вера не странников, а самого Некрасова.

Немало Русь уж выслала

Сынов своих, отмеченных

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.