Военная игра

Я представляла себе: вот закончится война, всех выстроят на линейке, а нас с Санькой вызовут к флагу.

— Флаг поднять! — скомандует нам Миша.

— Есть поднять флаг! — отсалютуем мы.

Затрубит горн. Забьют барабанные палочки Альки Суркова. Мы будем медленно тянуть на себя трос, перебирая его руками, и флаг плавно поплывет вверх по мачте. Он только вверху развернется, и тут подует сильный ветер. Флаг забьется, весь пойдет красными волнами. Все запрокинут головы и будут любоваться флагом.

— Ты оглохла, что ли? — Санька толкнул меня пулеметом. — Замри. Где-то поблизости тихо разговаривали.

— Может, наши? — спросила я.

— Узнай и доложи, — отрывисто сказал Санька.

Мы осторожно опустили пулемет на траву, и я пошла.

— Санька, — оглянулась я, — если они нападут на меня, стреляй из пулемета.

— Соображалка у тебя работает? А если их много спряталось? Лучше беги к реке, к нашим. Я пулемет буду спасать. Давай двигай.

Деревья кончились. Я лежала на опушке и следила из-за пня за поляной. Как будто тихо. Переползла вперед, к кустам орешника. Залегла. Сердце стучит. В шлеме жарко, но очень приятно. Хорошо, что Санька не успел отобрать. Я снова погладила настоящий танкистский шлем. Сидеть бы сейчас в боевой машине и мчаться по этой поляне. Р-раз — и танк в реке. Р-раз — и перемахнул реку. Развернулся — и по белым. Дым, огонь, белые бегут сдаваться...

Я оглянулась. Хоть бы Санька догадался замаскировать пулемет — желтое дуло сияет, как оладья. И Санькины вихры светятся, если приглядеться. Еще кулак мне показывает. Я ему тоже показала кулак. Встала и пошла к реке. Я знала, что она совсем недалеко.

— Атас! — закричали вдруг наши из-за реки. Но я и сама увидела: из старых военных окопов возле берега выскочили двое с белыми повязками. Они бежали на меня. Красная повязка стягивала мне руку чуть повыше локтя.

Я повернулась к Саньке. Что же он, гад, не стреляет?

И остановилась.

Санька на четвереньках пятился от пулемета. Он уже не замечал, что я вижу, как он крепким круглым своим задом раздвигает ветки низких пушистых елок. Просто ветки задрожали и сомкнулись над его головой. И нет Саньки.

Я побежала прямо на белых. Я спотыкалась о кочки, меня тянуло куда-то вбок, поближе к реке, к нашим, но я слышала, как бегут за мной белые и кричат, а что, непонятно. Я только знала: нужно добежать к реке, они не должны увидеть пулемет. Я обещала Саньке.

И вот уже окопы. Их можно перепрыгнуть. С разбегу. Может быть, Санька, ты уже не боишься? Ну, стреляй по ним, вернись к пулемету, ведь белых всего двое.

Я еще могу бежать. Но Санька не стреляет. Почему? Если работает пулемет, шестеро врагов считаются убитыми — правило нашей войны. И я оглянулась.

И увидела Саньку. Он стоял над елочками во весь рост и улыбался. Рот до ушей, хоть завязочки пришей. Руки в боки, и на правом рукаве нет красной повязки. Снял. А пулемет желтеет метрах в трех впереди него. И они друг друга как будто не знают и не замечают. Саньке стоит присесть, и Саньку не видно, вот он и улыбается. И еще ему интересно, что я буду делать. Он уже понял, что я увела от него белых.