Военная игра

Мы включили телевизор. Он затрещал, экран засветился, вдруг стал темнеть, потом снова вспыхнул, но изображение дрожало и портило всем настроение.

Утром пришел другой мастер. Все проверил и сказал, что поставлен старый, неизвестно на какой свалке истории найденный провод антенны, весь из разноцветных кусочков. Мастер доверительно посоветовал шуму не поднимать, а прийти прямо на склад к участковому антенщику Ерохину. За наличные деньги отмерит сколько нужно наиновейшего провода и сам все установит.

Санька только сначала испугался, когда директор неожиданно открыл дверь, вгляделся и сипло спросил: «Ерохин, опять халтура?» Тогда в лихих серых Санькиных глазах забился страх. Здесь почти темно, на складе. Желтые запыленные лампочки светят вполнакала. Но я увидела, как высыпали капельки пота на широком, крепком Санькином носу и как Санька, не моргая, следил за директором, пока тот шел к нам.

«Товарищ директор, Ерохин обманул старого человека. Я. должна объяснить вам, что...»

Странное дело, каким сильным становится человек в своих глазах, когда замечает страх другого перед ним. Ну что, Санька, теперь-то я не буду молчать. И мне станет безразлично, что будет с тобой, как противно ты будешь лебезить перед директором, как начнут потом высмеивать тебя товарищи по работе!

Попался ты, Санька...

А Санька взглянул на меня и успокоился. И снова знакомая с детства Санькина улыбка, открытая и широкая, как у лягушонка. «Рот до ушей, хоть завязочки пришей», — дразнили мы его.

— Я... Это... гражданке по накладной отмериваю. Сами подписывали, Петр Борисович, пожалуйста.

Двумя пальцами он начал спокойно перебирать бумажки в нагрудном кармане халата. Стало слышно, как сопит носом директор. Несколько мотков провода мягко раскрутились и легли на пол.

И тут я замечаю, что он глядит не в карман, а исподлобья спокойно и внимательно следит за мной. Может быть, даже улыбка у него еще не прошла. Просто тут темно и не все видно. Он словно уже знает, что я не подведу его, выручу. И даже не торопит: так он уверен во мне.

Откуда эта уверенность у людей, что я для них всех должна что-то сделать? Сколько раз приходилось мне бывать таким, даже непрошенным вслух помощником! Они надеялись на мою поддержку сразу же, как попадали в зависимость от меня. И я считала своим долгом выручать их из беды.

Тогда я была сильнее их. Сильнее? Но они становились победителями. Может быть, они чувствуют, что я не способна расчетливо обидеть человека. Мне очень важно быть чистой и порядочной в своих глазах, прежде всего для себя.

«Нужно молчать», — разумно решила я.

И тут же заговорила:

— Я давала вам накладную. Вы сложили и спрятали в этот карман. Ну да, в этот самый. Поищите спокойно, не торопитесь. У меня так дома сколько раз бывало: положишь на место вроде, а потом ищешь, ищешь...

— Ну, ладно, ладно, не волнуйтесь, гражданочка, вам-то я верю, — отмахнулся директор. — Ты вот что, Ерохин, закругляйся и наверх. Дело есть.

— Порядок, — сказал Санька, все еще широко и откровенно улыбаясь.

Он даже не посмотрел, как уходил директор. Снова отмерил и скрутил провод. Как будто ничего не произошло. Как будто так было задумано. Я протянула ему теплую замусоленную трешку. Санька оттопырил губу, небрежно сунул трешку в нагрудный карман, где только что искал накладную. Дружно скрипнули лыжные ботинки. Санька медленно, с удовольствием приподнялся на носки, развел руки в стороны, как во время утренней зарядки, покряхтел, сладко потянулся и, счастливо зевая, проговорил:

— Значит, завтра скажите бабусе — приду.

Никчемным в моих глазах людям в ответственные для них минуты я даю уверенность в моей обязательной поддержке. Только как они об этом догадываются? Ведь уже пятнадцать лет назад, еще тогда, в самый первый раз, в пионерском лагере, когда мы были красными в военной игре, Санька Брохин был уверен, что я не выдам его.