Потому и первый вылет и завершающий испытания эксперимент представляют одинаковую опасность для летчика. (Здесь надо оговориться и сказать, что существует отдельная группа особо опасных испытаний в крайних режимах: в штопоре, во флаттере и т. д.)

И все же первый вылет всегда окружен особым ореолом. Наверное, потому, что перед летчиком стоит задача с максимальным количеством неизвестных.

И вот моему товарищу, заслуженному летчику-испытателю Георгию Михайловичу Шиянову, предстоит совершить первый вылет на новой машине. Он занимает место в пилотской кабине. Привычные движения: застегнул крепящие ремни, запустил двигатель.

Слева от бетонной дорожки, рядом с домиком метеостанции, развевается «колдун» — полосатый конус, который указывает силу и направление ветра.

Шиянов смотрит на уходящую вдаль полосу, на домик метеостанции. Размышляет он, видимо, так: взлечу, как поравняюсь с «колдуном». Убираю шасси. Попет по кругу. Посадка.

— Взлет разрешаю, — слышит Шиянов в шлемофонах.

Небольшой разбег, самолет легко отрывается от земли и плавно набирает высоту. Он ведет себя как большой и хороший друг. Шиянов следит за показаниями приборов. Неожиданно стрелка указателя скорости вздрагивает, прыгает назад, в нулевое положение. Отказал прибор. Сажать новую, впервые вылетевшую машину, не зная скорости, чрезвычайно неприятно.

Но беда, как говорят, не приходит одна. Летчик выпускает шасси, и... на щитке загораются только две лампочки: правая нога не выходит. Перед глазами летчика кадр за кадром проносится картина грозящей аварии. Удар левым колесом при посадке, и машина валится вправо, переворачивается, горит.

— Прошу освободить, полосу, — просит Шиянов. — Иду на посадку. Стоявшая перед глазами картина аварии исчезла. Теперь все думы о посадке. «Практика» посадок с неисправным шасси у Шиянова есть. Уже был в его летной биографии похожий случай. Правда, тогда шасси благополучно вышло, но передняя нога не встала на замок. При ударе она могла сложиться и... Все-таки тогда было лучше, думает Шиянов, работали приборы, я точно знал скорость.

Сейчас посадочную скорость нужно найти, пользуясь каким-то особым чувством, которое вырабатывается у пилота за годы испытательной работы. Эта скорость должна быть минимальной, но «в самый раз». И посадка должна быть «в самый раз», без толчка, без подпрыгивания.

Машина появляется над аэродромом. Совсем низко. Летчик словно гладит ею шершавую поверхность бетона. Легкое касание двумя колесами о полосу. Небольшой крен на левую плоскость. Действия пилота, если бы можно было сейчас заглянуть в кабину, идентичны действиям воздушного гимнаста, идущего по проволоке. Наконец скорость «гаснет», самолет опускает правое крыло и чертит им по бетону. Машину слегка разворачивает. Стоп.

Посадка с неисправным шасси, при отсутствии данных о скорости машины — показатель высочайшего профессионального мастерства летчика. И не только мастерства. Не боясь высокого слова, могу утверждать, что такая посадка есть высшее проявление мужества — героизм.

У Георгия Михайловича Шиянова была возможность попросту спасать свою жизнь. И он имел на это моральное право: мог, покинув машину, воспользоваться парашютом. Он не сделал этого. Не сделал потому, что знал: главное сейчас — сохранить самолет. Главное в том, чтобы попытаться во что бы то ни стало привести его на базу.

Это аксиома для летчиков-испытателей. Не сросся с ней всеми клеточками своего существа — испытателем не станешь. Если всякий раз, когда машина «взбрыкивает», покидать ее, инженеры, может быть, никогда не смогут разобраться в причинах аварии. И тогда на кой черт опасные эксперименты? На кой черт заставлять самолет пикировать или штопорить, доводить до флаттера?

17 мая 1945 года

Простых испытательных полетов не бывает. Но зато бывают очень сложные. Именно такой полет выполнял я в то утро. Закончил его, зарулил на стоянку. Вылез из машины. Навстречу — Валентин Хапов, мой старинный друг, летчик-испытатель. Он только что прилетел из Берлина.

Договорились обедать вместе. Но тут подходит инженер и "передает приказ командования: еще один полет на серийном истребителе, присланном с завода.

Беру парашют и говорю Хапову:

— Подожди меня в столовой, минут через тридцать — сорок приду.

Тридцать — сорок... Конечно, управлюсь. Ведь предстоят даже не испытания, а простая проверка. На фронте эти истребители завоевали славу великолепных машин. Правда, кто-то засомневался в прочности конструкции, и сейчас мне предстояло повторить то, что уже многократно проверялось при испытании первого самолета этого же типа.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.