– Я-то брал, да она не поехала.

– Это отчего же?

– Охота ей бросать Москву, отдельную квартиру и ехать сюда навоз месить!

– Вы-то поехали! – Это сказала женщина в белом вязаном платке.

– Я как был чудаком, так чудаком умру.

Снова прокатился негромкий смешок.

– Нешто это семья; муж в деревне, жена в городе?

– Нет! –с силой сказал Трубников. –Вот я и считаю, что потерял семью. И глядите, товарищи женщины, как бы многим из вас не оказаться замужними вдовами. У кого мужья «а стороне рубль ищут, советую: отзывайте их домой, дело всем найдется, и заработки будут. Я, со своей стороны, ставлю себе задачей всех бродяг вернуть в колхоз. Будем помогать друг другу.

– Это верно!.. Давно пора!... Избалуются мужики!.. – зазвучали голоса.

«Порядок!» – решил Трубников. Он с самого начала не сомневался, что его выберут: почти любой кандидат для них был бы лучше старшины. Самое простое для этого было молчать или сказать две-три нестоящих звонких фразы. Но ему не хотелось таких выборов. В памяти крепко засели слова Семена: «Думаешь, тебе тут кто обрадуется?.. Да кому ты нужен? Устал народ, изверился». Врешь, братуша Семен, это ты устал, изверился да и не верил никогда, а люди хотят другой доли, хватит в них и силы и веры, чтобы эту долю взять...

А Раменков совсем перестал улавливать, что происходит на этом собрании, самом странном из всех, что ему доводилось проводить. Обычно его огорчало равнодушие колхозников, казалось, им все равно, за кого голосовать. Они молча выслушивали, что им говорилось, подымали руки и сразу расходились по домашним делам. Здесь было иначе: заинтересованность, активность, но такого сорта, что невольно предпочтешь равнодушие. Конечно, Трубников сам виноват: вместо того, чтобы коротко и ясно сказать о главном, он сперва запугал колхозников, потом пустился в мелкое препирательство, позволил зачем-то обсуждать свою семейную жизнь и родственные отношения, словно это не выборы, а болтовня на завалинке. Раменкову невдомек было, что за балагурокими, даже издевательскими вопросами, обращенными к Трубникову, крылась боязнь людей ошибиться в этом человеке, которому они готовы были поверить. Людям безмерно осточертело их скудное и Жалкое существование. Они помнили довоенную жизнь в колхозе, небогатую, что говорить, но по-нынешнему до слез завидную: с цельными семьями, с праздниками, свадьбами и крестинами, с обновами, с поющей по вечерам улицей, с пересудами, сплетнями, приездом кино, с проводами молодых парней в армию и возвращением отслуживших, со всем, чем живо человеческое сердце. Им казалось, вот кончится война и вернется былое, но ничего не вернулось. Их оглушили звоном громких слов, а колхоз катился все дальше вниз, и они перестали верить словам. И вот пришел человек, сам немало пострадавший, и просто сказал, Что надо работать и получать за свой труд, и не в туманном будущем, а уже сейчас. Работать никто не боялся, но никто не мог взять в толк, почему труд в колхозе превратился в повинность. И вот они услышали: нет, труд в колхозе не повинность, это труд на себя. Но они боялись подвоха, обмана, ошибки... Ничего этого не понимал Раменков. И уже вовсе дикой, несообразной, как в тяжелом сне, представилась ему последняя выходка Трубникова.

– Вот что, товарищи, – сказал Трубников, – всего сразу не переговоришь. Завтра нам спозаранку навоз на поля возить, Давайте кончать. Ставлю на голосование свою кандидатуру в председатели колхоза. Кто за – поднимите руки... Ты что, спишь, бабка?.. Так. Против? Нету. Воздержавшихся?.. Нету. Теперь пеняйте на себя.

А когда задвигались лавки, зашумели голоса, он вдруг поднял руку с маленькой кистью и громко сказал:

– Стой! Как называется колхоз?

– «Имени четырнадцатой областной конференции профсоюзов», – ответил, кто-то с удивлением перед тем, что Трубникову это неизвестно.

– Почему? Молчание.

– Может, это была особая конференция? – допытывался Трубников. – Исключительная конференция, которая осчастливила область? Не знаете? Все равно, с таким названием колхоз не восстановишь. Надо переименовать. Какие будут предложения?

– «Имени товарища Сталина»! – гаркнул парень на деревяшке.

– Целую в сердце, замечательное название! – сказал Трубников. – Но ...товарищ Раменков, – повернулся к инструктору, – сколько в районе колхозов имени Сталина?

– Пять... нет, шесть, – быстро пересчитал по пальцам Раменков.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.