Инструктор райкома партии Раменков приехал в Коньково на мотоцикле с коляской. У него было очень серьезное лицо с юношески розовой, гладкой кожей. Трубников попросил инструктора подбросить его в Турганово, соседнее большое село: хотел купить водку для дедушки Шурика.

Раменков был молод и полон уважения к Трубникову. В районе гордились приездом знаменитого земляка, там уже знали, что Трубникова принял, министр сельского хозяйства и обещал ему машины для колхоза. Раменков слышал и шутливо-уважительную фразу первого секретаря райкома о Трубникове: «Это будет председатель областного подчинения». Со всевозможной деликатностью Раменков Дал понять Трубникову, что не очень-то удобно работнику райкома вместе с будущим председателем колхоза ездить за водкой для пастуха.

– Да, это верно, – скучным голосом сказал Трубников. – Но давши слово – держись... Старик мне помог... А пешком я и к ночи не обернусь.

Раменков испугался, что будут сорваны выборы, и они поехали. В дороге почти не разговаривали. Было тряско, грязно, и Трубников все время держался за культю. В Турганове остановились возле сельсовета, и Трубников пошел в магазин. Там водки не оказалось, но ему дали адрес самогонщицы, у нее Трубников раздобыл поллитра воняющей даже сквозь пробку мутной дряни.

Пока они ездили, кузнец Ширяев, единственный коньковский коммунист, собрал народ в конторе. Трубников занес самогон дедушке Шурику и вошел в небольшое, душное помещение конторы. Он поздоровался с колхозниками, сел рядом с Рэменковым за узкий, шаткий столик, крытый кумачовыми полосами материи. Сквозь тонкую ткань можно было различить перевернутые буквы каких-то лозунгов...

Раменков постучал карандашом по воображаемому графину и открыл собрание. Он не в первый раз проводил выборы председателя, но никогда еще не случалось ему рекомендовать колхозникам такого бесспорного кандидата. С людьми было туго, и нередко он вынужден был отстаивать кандидатуры председателей, которых, по совести, и близко не подпустил бы к общественному хозяйству. Так было и с пресловутым старшиной. Раменков не думал, конечно, что старшина окажется таким гадом, но и доверия к нему не испытывал. Человек привыкает ко всему, постепенно Раменков стал считать чуть ли не доблестью умение навязывать колхозникам сомнительных кандидатов. И когда Раменков «сбыл с рук» старшину, то гордился этим, словно совершил подвиг.

Сегодняшнее поручение было слишком легким и не сулило Раменкову служебной славы. Но ему по-человечески радостно было представить коньковцам Трубникова,

Он не признавался себе, что несколько разочарован Трубниковым. Он ожидал от него большей представительности, солидности, больше блеска. А этот держится и простецки И вместе с тем сухо, но располагающе; лицо, тронутое синь-порохом, жестковато и неулыбчиво... Почему-то водку задолжал пастуху... Пришел на выборы, а ни орденов, ни звезды не потрудился надеть. То ли, верно, прост, то ли высокомерен. И безотчетно Раменкову хотелось последнего. Тогда Трубников был бы ему понятнее. Все же, начав рассказывать о кандидате, он испытал невольное умиление. Участник гражданской войны... Член партии с 1919 года... Воевал в Испании, под Халхин-Голом, в Польше, в Финляндии... В Отечественную войну командовал партизанским соединением... Награжден четырьмя боевыми орденами, Золотой Звездой Героя Советского Союза...

«Вот это биография! – думал Раменков. – Не человек – легенда!» – и краем глаза поглядел на Трубникова. Тот сидел, чуть пригнувшись и упираясь левой рукой в колено, и пристально, недобро смотрел на собрание. Раменкова покоробила бесчувственность

Трубникова и к собственной героической биографии и к тому, что другой человек так взволнованно о нем говорит; неприятен был и его напряженный, изучающий, до угрюмости серьезный взгляд. Трубников чуть изменил своей угрюмо-напряженной позе, когда немолодая, но еще свежая и остро-задиристая на язык Поля Коршикова, дурачась, крикнула с места:

– Надо же, какой человек!.. Вот и кончилась наша трудная жизнь!

Трубников повернул к ней голову и медленно, странно усмехнулся.

Он в самом деле не слушал и не слышал Раменкова. Он знал, что так положено, и спокойно предоставлял Раменкову говорить все, что тому заблагорассудится. Он считал, что его награды и звания не много стоят в глазах этих людей, живущих из рук вон плохо, уже не раз обманутых, пусть даже невольно, тем же Раменковым. И у старшины были ордена и медали, и за него Раменков ручался от имени райкома, а к чему это привело?.. Но думал сейчас Трубников не об этом..

Как странно выглядит собрание: сплошь женщины. Если не считать кузнеца Ширяева да притулившегося у окна и жадно дымящего в форточку парня на деревяшке, то можно подумать, что ему досталось какое-то сказочное бабье царство. Правда, есть ещё Семен, не явившийся на собрание, и дедушка Шурик, празднующий в компании с пол-литром свой трудовой подвиг. Но где мужья, отцы, братья, дети этих женщин? Война кончилась без малого год назад, с каждым месяцем все больше демобилизованных солдат возвращается по домам. Или для коньковцев другой закон? Или все они полегли на полях войны? Чепуха! Так не бывает. Наверное, одни калымят по округе: коньковцы исстари и по столярному, и по плотницкому, и по печному делу умельцы, – другие в городе устроились на стекольном заводе, на железной дороге, в различных артелях. Надо их всех под колхозную крышу собрать. «Жаль только, крыши нет», – усмехнулся он про себя; Тут понадобится гибкая тактика. Кого лаской, кого угрозой, кого соблазном выгоды, кого укором, кого силком, но всех этих блудных сыновей он вернет к родному и немилому порогу...

Трубников вдруг услышал тишину. Раменков кончил свою речь и предоставил слово ему. Трубников выпрямился на скамейке, еще раз оглядел собрание. В дверях стояла женщина в белом вязаном платке, та, которая охотнее всех помогала ему в коровнике. Ее не было в начале собрания, а потом, задумавшись, Трубников не заметил, как она вошла. Почему-то ему подумалось, что эта женщина одинока и среди мужиков, которых он вернет в колхоз, не окажется ее мужа. Кто-то хихикнул: он слишком затянул паузу.

– Я сперва отвечу Лоле Коршиковой, – сказал он тихим, спокойным голосом, будто то были не первые его слова, а продолжение разговора.

– Неужто узнал? – ответила Поля насмешливо и смущенно.

– Узнал, – сказал Трубников. – Ты всегда побузить любила. Так вот, Полина крикнула, что кончилась, мол, трудная жизнь. Нет, товарищи колхозники, трудная жизнь только начинается. Вы развратились в нужде и безделье, с этим будет покончено. Десятичасовой рабочий день – в полеводстве, двенадцатичасовой – на фермах. Вам будет трудно, особенно поначалу, ничего не поделаешь, спасение одно – воинская дисциплина. Дружная семья и у бога крадет...

«Что он несет?! – с испугом думал Раменков. – Разве так можно с людьми?.. Ну, поговори о трудностях, переживаемых страной, о тяжелых последствиях войны, скажи, что партия и правительство делают все для скорейшего поднятия колхозного хозяйства. Даже старшина знал, как к народу подходить. А он грозит, будто помещик; это не по-партийному, наконец!» И тут он с чувствам, близким к ужасу, подумал, что Трубников вообще может провалиться на выборах, а с ним и он, Рамен-ков, .и вся вина будет свалена на него, потому что он молод, не заслужен, не знаменит.

– Товарищ Трубников, конечно, преувеличивает... – проговорил он с неловкой усмешкой.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.