Надежда Петровна вдруг приблизила к нему лицо с ярко вспыхнувшими скулами и сказала тихим, проникновенным голосом:
– Вы не стесняйтесь меня...
Он стянул гимнастерку, майку, охватил левой рукой культю, склонился над рукомойником и тут почувствовал ее руки, повязывающие ему вокруг пояса полотенце. Он еще ниже нагнулся над бадейкой и отнял руку от культи. Краем глаза он видел свою культю, похожую на моржовый ласт, видел широкое сухое плечо в яминах от осколков, видел сильную грудь и втянутый живот – то; что осталось от него, было не так плохо. Ребра и мускулы резко обозначались под тонкой, странно нежной кожей. Вода полилась ему на шею, струйками потекла по спине и груди. Женщина натирала его мылом, он смывал это мыло мочалкой. Потом она вытерла его полотенцем.
– Ложитесь, – сказала Надежда Петровна. – Я скоро...
Он прошел в горницу и разделся. Подушки были положены так, что если она ляжет с краю, то окажется со стороны его культи, он даже не сможет ее обнять. Он стал перекладывать подушки, но устыдился и оставил на прежнем месте. Из кухни доносился плеск воды. Она мылась холодной водой. «Горячей не осталось», – подумалось Трубникову, и ожидаемое показалось ему неправдоподобным. Наверное, она посидит возле него, поговорит и пойдет спать к сыну, в закуток.
Он удивился внезапной темноте: Надежда Петровна неслышно погасила светильник. Затем из темноты, со стороны окна, выплыли три звезды и повисли среди горницы; протяни руку – и коснешься их холодных тел. Звезды исчезли, отсеченные какой-то другой тьмой, кровать чуть осела, одеяло шерстисто скользнуло по груди Трубникова, звезды снова зажглись. Трубников был уже не один. Он не мог разглядеть даже контура ее головы, вмявшейся в подушку, и все же знал, что это большое, неподвижное, тихое, что лежит рядом с ним, та самая женщина, у которой яркие скулы, усталые глаза, темные родинки, смуглые колени, большая, нежная грудь. И он сказал как бы в ответ себе:
– Жена ни за что не даст мне развода.
– Чего об этом думать, – послышалось словно издалека, – еще разберетесь... Вы устали, наверное, Егор Афанасьевич, спите...
– Да, – сказал Трубников, – завтра рано вставать.
Он резко повернулся и левой рукой обнял женщину, привлек к себе, почувствовал на лбу ее влажные, холодные волосы.
– Постой, – шепнула она, – подожди...
Взметнулись ее невидимые руки и упали. Что-то большое, прохладное, нежное объяло Трубникова.
– Боже мой! –сказала она, склонилась над Трубниковым, и он видел в темноте, что она разглядывает его удивленно, настороженно, почти печально. Потом она легла навзничь и положила его культю себе на грудь. И вдруг он услышал, что она плачет, очень тихо, стараясь не выдать себя.
– Что вы? – спросил он испуганно.
– Да ничего... Хорошо мне очень, вот и грустно. Сейчас перестану.
– Ну, перестала? – спросил он через некоторое время.
– А что?
– А то, – сказал Трубников.
И когда она застонала, он коснулся ладонью ее рта.
– Мальчишку разбудишь!
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.