— Я был в Кишиневе на практике... Радиоизотопные счетчики предметов видал... Вот это вещь! Осуществляют контроль заполнения различными веществами непрозрачных сосудов...
— Миша, а чего это такое, — изотопы? — прошептала одна из близняток, косясь на высокого.
Миша надолго закашлялся и ничего не ответил.
А кто его знает, что это такое — изотопы? И кто эти парни, его ровесники? Студенты?.. Или просто, может, так, нахватались? Небось, сидят дома, приемнички крутят, смотрят в смутьянское око телевизора...
Нет, ему этого не надо, нет! Тем более, если б и попутал бес, купить все равно не на что: семья их уже давно не имела достатка. Одиннадцать лет назад отец сбежал из родной хаты, где мать родила ему шестерых парней, где они прожили бок о бок долгую жизнь.
По ночам, прислушиваясь, как глухо, в подушку рыдает мать, Миша умолял бога — не заученно, а своими, детскими, отчаянными словами:
— Ты добрый, боженька, ты хороший. Сделай же так, чтоб не кричала по ночам мама. Верни отца, верни, и я буду самый верный пес твой, самый верный раб... Я сделаю все, что ты прикажешь. Только пожалей, только верни, ну, пожалуйста.
Но отец не вернулся.
Миша очнулся от своих мыслей на скоро, но Голубенки все еще послушно стояли перед ним, и он повторил глухо:
— Значит, завтра сбор на моленье. Вот об этом думайте, сестры... Завтра сбор...
Они, как по команде, согласно опустили одинаковые глаза, кивнули.
«Побаиваются! — подумал он с удовлетворением. — Уважают. А как же?.. На то и пресвитер... Правда, пока только детской секты... Но это только пока».
Плечи его невольно распрямились, но тут же он ужаснулся своим мыслям: «Гордыня, грех тщеславия...»
...После выбеленной зимой улицы, крепко настоенного на морозе воздуха спертый запах хаты вызывал тошноту. С уходом отца у них как-то прочно поселился беспорядок: какое-то рванье, раскиданное по лавкам и постелям, кадушечки, старые кастрюли и ведра с помидорами, киснувшими в рассоле. Матери было некогда: то моленье, то спевка, то что-нибудь еще. Она не всегда успевала и сготовить.
Сына она встретила суровым и тревожным взглядом.
— Где же ты был так долго? — негромко спросила она. — Куда ходил, зачем? Встретил кого? Говори же!
Он почувствовал смутное раздражение. Слишком упорно приглядывала за ним мать. Приглядывала... На язык его просилось другое, тяжкое слово. А впрочем... Разве все они не приглядывали друг за другом, так... на всякий случаи?
Разве это не их заповедь: братья и сестры, помните — среди нас всегда есть некто, кто предает. Берегитесь...
Кто этот один? Кого беречься? Никто не знал. И поэтому понемножку «приглядывали» за каждым. Сколько раз, направляясь куда-нибудь из дому, слышал он за спиной шаркающие, неровные шаги! Оглянувшись, он видел, как бабка Костенючка, скособочившись и припадая на больную ногу, поспешала за ним. Сначала он злился, выходил из себя, а потом смирился, привык. Увидел, что у каждого брата, у каждой сестры есть своя «тень».
...Мать собирала на стол.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.