Страницей дальше, с трагического многоточия: «...Пусть я буду страдать, пусть перед глазами моими будет всегда стоять накрахмаленное кружевное жабо, чердак, пахнущий сеном и мебелью (?), сексом, Джоан Баэз с длинными грязными волосами...»

И так далее и тому подобное... Нет, я понимаю, почему этот «эстет» не рискнул подписаться: как подпишешься, упиваясь такими ароматами?! Но ему, слабаку, представляется, что в его вымученной галиматье, где через строчку стоит имя какого-нибудь заграничного джазиста, для пущего шика начертанное латинскими буквами, все необыкновенно ново, свежо, пикантно, оригинально.

64 года назад, в 1914 году, в наш класс кто-то принес книжонку, которую папы и мамы запрещали нам читать. Называлась эта книжонка «Записки огарка». Огарками в той, старой России, именовали юнцов, напоминающих современных западных «хиппи».

Так вот, могу уверить челябинца, что если прочитать одновременно и эти «Записки» и его письмо, получилась бы однородная масса, в которой слова и мысли челябинца 1977 года было бы немыслимо отличить от слов и мыслей «огарка» года 1914-го. Старо!

«Я хочу орать во все горло, – яростно пишет страждущий молодой человек, – мне больно, мне очень больно, тошно, скучно».

Само собой, орать он не может, разве что жалобно пищать. И, пожалуй, правда в его письме прорывается только в одном месте, на 3-й странице: «Я никогда не был и не буду счастлив. Моя жизнь – кривляние, компромисс и неудовлетворенность». Вот «кривляние» – это то слово.

Я пишу это все с некоторой неловкостью перед жителями громадного, населенного тружениками – рабочими и студентами, инженерами и учеными, – индустриального советского города Челябинска. Один из их сограждан видит в нем только чердаки, где крысы пожирают нечистоты, только водку и коньяк, да еще, ко всеобщему изумлению, «кружевные жабо». Я не верю ни в такой Челябинск, ни в такие «жабо», ни в такие «страдания».

Человек «изнывает» от диких мук и пишет письмо на десяти страницах, выводя строку за строкой каллиграфическим, ясным, абсолютно спокойным почерком. Человека «терзают» глубочайшие душевные страдания; он убит утратой былых изысканных наслаждений. И в то же время на десяти страницах своего письма он аккуратнейшим образом перечисляет, с соответственными характеристиками 18 названий джазовых групп и ансамблей и 18 имен западных музыкантов, певцов и певиц... На первый взгляд редкий случай музыкальной одержимости...

Увы, первая же девушка-студентка, которой я показал это письмо, расхохоталась: «Лев Васильевич, вас разыгрывают. Все эти имена и названия «групп» списаны с каталогов зарубежных звукозаписывающих фирм. И название «диско» взято оттуда. С этих каталогов мальчишки – любители поп-музыки и списывают имена... Я вам принесу такой список!» И принесла. И там встретились мне знакомые благодаря челябинцу Барри Манилов, который поет, что «он очень хороший мальчик», и «слепой гений Стиви Уондер» и все остальное, пользуясь удачным словом челябинца, «кодло».

Нет, сверханоним, назвавший себя жителем Челябинска, вы не фанатик ни «Барри Манилова», ни «бабблгам-музыки», ни своей горькой участи. Вы слабак и притом самый жалкий из всех, потоку что вы слабак позирующий.

Вам душновато, читатель? Вы прочли все это, правда, в выдержках и однажды. Я же перечитывал это «собрание сочинений» по крайней мере десять раз, а ведь оно далеко не изящная «переписка мадемуазель де Скюдери». Я раздумывал над каждой строчкой. И мне не один раз вспоминались некоторые статьи на педагогические темы в нашей печати. Правда, читая, я воспринимал их с моей, отнюдь не квалифицированно педагогической, точки зрения. Но ведь и написаны они не только для педагогов.

В длинном ряду упомянутых мною статей утверждается, что основным принципом воспитания юного гражданина должно быть УВАЖЕНИЕ к нему, начиная с его младенческого возраста. Это положение обосновывается ссылками на самые большие педагогические авторитеты – от Амоса Коменского до В. Сухомлинского включительно.

Между тем следовало бы разобраться, что разумеют авторы этих трактатов под самим словом «уважение».

Хорошо известно, что любое слово любого языка многозначно. Если два человека говорят о ЛЮБВИ, но один под этим словом имеет в виду чувство, которое питал Ромео к Джульетте, а второй – то, которое его маленькая дочка испытывает к мороженому, вряд ли они договорятся до какого-нибудь общего мнения. А кто-то из персонажей В. Шишкова уважал водку закусывать снегом из-за окна. Думается, не о таком «уважении» мы должны вести речь.

В большинстве наших толковых словарей уважение объясняется как чувство избирательное, которое можно испытывать по адресу кого-либо, обладающего достоинствами, прекрасными качествами или способностями. Это довольно ясно демонстрируется и практическими примерами. Спросив вас: «Уважаете ли вы Иванова, живущего в Ленинграде на Садовой, 37», – я, несомненно, заставлю вас пожать плечами. «Как можно уважать неизвестного человека?!» Надо посмотреть: а за что его уважать?

Другое дело, если я спрошу, уважаете ли вы балерину Надежду Павлову, или негритянскую политическую деятельницу Анджелу Дэвис, или, скажем, большого советского ученого-генетика Николая Дубинина. Тогда по вашим ответам можно будет скорее судить, заслуживаете ли уважения вы сами.

Вот если теперь вернуться к любви, то нам придется констатировать наличие существенной разницы между этими двумя понятиями – «уважение» и «любовь». Разница эта заключается прежде всего в том, что вторая направлена на «я», на индивидуум и рождается в момент возникновения этого «я», то есть в момент появления человека на свет.

Уважение же адресовано всегда только сложившейся личности.

Если передо мной в кроватке пускает пузыри малыш в розовых ползунках, я могу растаять от нежности, от умиления, наблюдая за его милыми и смешными движениями. Однако спросите меня: «Уважаете ли вы, Лев Васильевич, этого Дениску?», – и я удивлюсь вашему вопросу: «Простите, а ЗА ЧТО мне его уважать?» Все качества и свойства, которыми блистает малыш, вполне способны вызвать ощущение того, что это дитя мне «нравится», больше того, что оно миловидней, спокойней, ласковей, скажем, своего братца. Но крайне сомнительно, чтобы за миловидность можно было уважать, а за некрасивый профиль презирать новорожденного. Не за такие достоинства мы уважаем друг друга; с точки зрения «уважительности» даже очень красивая девушка не может иметь никаких преимуществ перед дурнушкой. Если первая девушка – только красотка и все, а дурнушка – подающий надежды юный ученый, то восхищаться, возможно, первой будут несравненно больше. УВАЖАТЬ же, я думаю, будут вторую. Почему? Потому что в первой живет, как и в каждом человеке, ее «я». Во второй же мы ощущаем, кроме «я», несомненное наличие личности.

В этом, кажется мне, главное: уважать можно человека с тех пор, как своими мыслями и поступками он заслужил право на звание «ЛИЧНОСТЬ».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.