Зыбун

Из письма можно понять, что его автор – великий «эстет» и крупный знаток музыки «pop, rock, country, bublgum, disco и т. д.», как он сам пишет. Правда, один школьник, знающий английский, случайно увидев эти строки, разъяснил мне, будто никакой музыки «bublgum» нет, а что это просто сорт жевательной резинки... Но это не мое дело: я знаю, что «диско» в переводе тоже значит всего лишь «пластинка», но ведь письмо-то не мое, а челябинца.

Рациональный смысл письма челябинского «эстета» заключается в постскриптуме. Вот кратко его содержание: «Нужно, чтобы молодежный журнал «Смена» печатал больше очерков о рок-музыке с фотографиями». Но постскриптум занимает 10 строк письма, а все оно? 10 страниц. Его содержания мне придется еще коснуться.

Любопытно: перед нами – три письма, три человека. В глаза бросается, какие это разные письма и какие разные люди их писали. И все-таки, присматриваясь, замечаешь одну общую для всех черту: все они оказываются слабодушными, пассивными, не борцами, а существами, склонными плыть по течению, подчиняться кому-либо со стороны и даже вроде гордятся своей слабостью.

В просторечии таких зовут «слабаками». Может быть, термин этот и недостаточно благозвучен, зато его нельзя не признать абсолютно точным.

Тамара из Красноярска, судя по всему, действовала в защиту попавшего в беду товарища. Но проанализируем ее действия. Она выступала, как единоличница, как одиночка. Неужели в коллективе того предприятия, где разыгралась драма сварщика Саши, не нашлось, кроме Тамары, НИ ЕДИНОЙ ДУШИ, которая вняла бы ее, Тамариным, речам в его защиту? Которая не поддержала бы ее, не заступилась бы вместе с ней за невинно гонимого? Это кажется странным. Уж не ошибалась ли Тамара Дроздова в своем подзащитном?

Навряд ли можно всецело одобрить и те «подвиги», которые свершила молодая женщина, разочаровавшись в комсомольской организации своего предприятия и, в частности, в некрасноречивом комсорге. Как она поступила? По самому простому и, я бы сказал, инфантильному способу: она перестала платить членские взносы, а после короткой дискуссии в комитете ВЛКСМ, когда стороны не пришли ко взаимопониманию, «положила на стол свой билет и ушла». Представляете себе, чтобы в трудную минуту Жанна д'Арк воткнула в землю меч и, сказав: «С меня хватит!» – удалилась бы заниматься крестьянским трудом. Вряд ли мы помнили бы несколько веков спустя ее имя.

Я не знаю женского рода от слова «слабак», на, дорогая Тамара, вы поступили, как самый настоящий «слабак» в юбке.

Больше всего извинений, разумеется, у Наташи С. Она может сослаться на дурной пример отца – запойного пьяницы. Она может защищаться своим несовершеннолетием: ведь изо всех троих она одна – поистине девчонка. Ведь вполне возможно, что у нее дома за шкафом еще валяется полуоблысевшая кукла, в которую она играла два, ну, три года назад.

А теперь эта девочка тоже валяется, как и ее кукла, но в темном закутке за лестницей чьего-то дома. Ее руки скользят по грязному полу. Она хочет встать и снова падает, потому что остальные, более крепкие, попробовали поднять ее и махнули рукой: «А, холодно станет – протрезвится!» Они ушли, «друзья по пьянке» и «не по пьянке».

Но, Наташа, заметь: есть две силы волн: одна – чтобы иметь возможность совершать плохое, вторая – чтобы совершать хорошее. Вот этой второй силы воли у тебя – минус бесконечность. А первой – сколько угодно.

Мама твоя может плакать, избитая отцом, – ты все же пойдешь к своим «друзьям по пьянке», делая вид, что не замечаешь ее всхлипываний. Тут у тебя сильная, но дурная воля. А вот взять и разбить купленную подружками бутылку портвейна или вылить ее содержимое в снег – на это ДОБРОЙ СИЛЫ ВОЛИ у тебя не хватает. Так же, как не хватает ее, чтобы уйти от пьянчужек. Тут ты начинаешь фарисействовать, лицемерить: «Это будет предательством! Мальчики, парни, помогите девчонкам!»

Ты уверена, что на твой зов сбегутся трезвые, непьющие, добродетельные парни? Ты уверена, что не прибегут такие же, как ты и твои подруги, слабаки, которым совсем не интересно обращать тебя на путь истины?

Если бы ты знала, Наташа, как короток путь по жизни женщины-пьяницы, ты бы испугалась. Для тех твоих подруг, которые не пьют, настанет пора расцвета, время любви, может статься, пора спортивных или научных достижений. А тебе предстоит, как твоей старой кукле, валяться в 20 лет «за шкафом» жизни. Никому не будет нужна вечно навеселе (на «горьком веселе»!), растрепанная, с опухшим лицом, преждевременно состарившаяся баба, клянчащая у двери винного магазина, чтобы ей купили бутылочку красного. Женщины будут называть тебя неблагозвучными словами. Мужчины – брезгливо отворачиваться...

Не будь слабаком! Развей это кошмарное будущее. Сама! Без парней-проповедников!

Остается третий случай: любитель музыки из Челябинска. Казалось бы, зачем юнцу, влюбленному в музыку (он пишет: «Ничто в нашей жизни не может быть дороже, чем музыка». Ну, что ж, наивно, но трогательно: одержимый!), зачем бы ему скрывать свое имя, писать без подписи?

А затем, что не в музыке для него дело. Отвратительно мне переписывать его нечистоплотные и извращенные «переживания», но ничего не поделаешь – надо.

«Дорогая «Смена»!

Я, один я. Кругом религиозная (?) пустота; обшарпанные стулья, горькая водка, музыка disco, страждущая и жаждущая душа… Повсюду пассивность... коньяк, лицо, еще очень молодое, но разочарованное... стихи Бодлера...».

Может быть, этот непризнанный гений музыки и философии и на самом деле носит в груди клубы великих мыслей, пугающих' своей новизной?

Увы, вот что у него «в груди»: «старый, заброшенный чердак вместе с пластинкой Джоан Баэз, остатки пищи, поглощаемые крысами... кошмар... водка, льющаяся в молодые мужские глотки...»