Какого накала достигла ненависть к ней, она поняла, когда на улице ее остановил охотник:

— А наши карабины, между прочим, стреляют.

Она посмотрела ему в глаза.

— Я тебя знаю, — сказала спокойно, — ты меня не убьешь.

И добавила про себя: «Если будешь трезв, конечно». Спиртного в селе не было ни капли. Но самогонная бражка временами появлялась, ее, разумеется, ничтожно мало по сравнению с тем, что везут «борта», капля в море, но все же...

Не столько страх перед безымянной пулей — а, впрочем, в доме-то дети, — непосильная тяжесть всеобщей ненависти давила Веру. Словом, села она и написала — собственной рукой! — заявку на спиртное, вызвала огонь на себя (в Нижнеудинске нашлись люди, которые говорили с усмешкой: «Странная она женщина, то пишет, чтоб водки не слали, то сама подает на нее заявку»: им из-за гор не видно было, что происходит в селе). Ну, пошло тут бешеное веселье — и почему бы не веселиться в праздники? — только председатель сельсовета была в тоске: жди беды, да к тому же, лишь праздники кончатся, все начнется сызнова, опять станет копиться ненависть, опять ей идти по улице, как сквозь строй.

Невозможна стала для нее жизнь в родной Гутаре.

И все же, все же! Социальный эксперимент был поставлен и дал бесспорный результат: нет водки (совсем ее в магазине нет!) — и село живет спокойно. Никто не прогуливает, никто ни с кем не ссорится, о драках нет и помина. «Уберите водку совсем, — убежденно говорит участковый Кортиков, — и преступлений не станет». Все в порядке, когда нет спиртного, хорошо работают люди, семьи живут мирно, дети накормлены и присмотрены. В выходные по висячему, прыгучему мосту через Гутару то и дело бежит семья с корзинами, ведрами в тайгу. Вечером с ребятишками на руках женщины идут в кино, или дома смотрят телевизор, или так сидят, разговаривают. Идут «борта» с водкой — и в ад превращается село. Один педагог, путешествующий с группой ребятишек, раньше бывал в Гутаре и теперь думал было обойти это село стороной, но ему понадобилось в сельпо за продуктами. Он пришел и не узнал Гутары, тихой, работящей и разумной.

Вот такое четкое разделение — день и ночь. Не поучительно ли это? Конечно, имеют значение условия изолированного маленького мирка, и все же результат остается результатом. Не значит ли это, что эксперимент можно расширить? Но остается несомненным одно: есть территории, где уже сейчас — и безотлагательно — нужно вводить «сухой закон». Кому не понятно, сколь это сложное дело — изъять спиртное там, где к нему привыкли и душа, и тело, какие трудные, подчас болезненные проблемы разом при этом возникают, но ведь и так продолжаться уже больше не может, это тоже ясно.

...Бредет тайгой олень, на нем охотник. Олень бредет по собственному разумению, перешагивает через стволы, обходит топи, поднимается и спускается по кручам, переходит речки вброд. Охотник ничего об этом не знает, его посадили на оленя пьяным: мол, дорогой протрезвеет (должно быть, пьяные и посадили), он сидит, не валится, с детства в седле, но худо ему, тоска на сердце, ад в голове: зовет его, неумолчно зовет голос давно умершей сестры, что-то велит, чего-то требует. Он тяжко болен, его надо спасать.

А в стаде, куда он едет (и где бродят коронованные, инвентаризованные дамы), двенадцатилетний мальчик — его зовут Кеша — под стук дождя рассказывает нам сказку. Глаза у Кеши — два бегучих сверкающих лезвия, а лицо сосредоточенное, тихое, совсем некрасивое, но, честно говоря, это одно из самых обаятельных детских лиц. какие мне приходилось встречать. Гудит огонь в железной печке (на ней Кешина мать печет лепешки), тени от огня бегают по лицам ребятишек, рассевшихся на полу. Тут же и Кешина сестра, она-то как раз из «царевен», очень пригожа. но учиться не может, совсем не варит голова. Есть у Кеши братья, двое, только они в тюрьме, был и третий, да покончил с собой. Был отец, да пропал в тайге при невыясненных обстоятельствах. Кеша не помнит о своих бедах, он ребенок и рассказывает сказку. А я смотрю на него и думаю: неужели и он? Не могу представить себе, не могу поверить, что и он, подросши, тоже злой и мутный, станет шататься по селу, нарываться на драку, неужели тоже?

P.S. Недавно мы звонили в Нижнеудинск (с Гутарой связи нет). Вера Владимировна больше не председатель сельсовета, и водку, хоть и не в прежнем количестве, в село возят.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.