Нина Васильевна достала из сумочки любительскую фотокарточку. Трое парней, в их числе и ее сын, в штормовках, сапогах, на фоне какой-то скалы или каменной осыпи. В середине — широкоплечий бородатый детина, улыбка до ушей, в резко вскинутой руке — гитара. Справа от «гитариста» — Нина Васильевна, сдерживая рыдания, показала на него платком — ее сын Игорь. Два дня назад вот этот щуплый паренек осужден за убийство, и сейчас мать просит меня, говоря языком юристов, принять защиту в кассационной инстанции. Я взялся за изучение дела...

Первый том, как обычно, начинался постановлением следователя о возбуждении уголовного дела по факту убийства студента Анатолия Мурашова. В конце объемистого тома еще одно постановление — о прекращении дела, поскольку, как указывалось, имел место несчастный случай.

Был и особый том, целиком состоящий из жалоб, писем, коллективных обращений. Они пестрели категорическими требованиями: «Настаиваем на высшей мере наказания!», «Смерть подлому убийце!». Читая подобное, можно подумать, что авторы этих петиций выросли в обществе, где нет закона, правосудия, где норма жизни — расправа, не требующая доказательств вины, а наказание зависит лишь от накала страстей. Однако под коллективными жалобами стояли подписи студентов и преподавателей одного из старейших московских вузов.

Коллективное возмущение, выраженное в письменном виде и разосланное в разные инстанции, сработало. Назначили дополнительное расследование, и хотя ничего принципиально нового оно не выявило, народный суд признал Игоря Артемова виновным в умышленном убийстве.

Встреча в следственном изоляторе началась весьма сдержанно. На мой вопрос, почему до сих пор не подал жалобу. Игорь нехотя ответил:

— Мурашов умер от ножевой раны, а нож был у меня в руке... Чего ж жаловаться...

...Производственная практика будущих геологов подходила к концу. Август на исходе. Дожди. Палатки протекали, и одежда не просыхала. Работы закончены, но что-то еще предстояло доделать, а что именно, никто не знал — ждали указаний. Ожидание тяготило. Раньше слышались переборы гитары, песни, а теперь, собравшись у костра, молчали, неотрывно глядя на причудливую игру пламени.

В тот вечер они с Мурашовым готовили для всех чай. Когда вода покрылась рябью и забулькала, Анатолий, щурясь от дыма, поднял котел. Игорь попытался остановить его — пусть, мол, как следует прокипит (воду-то брали из озерца), но Мурашов легонько отстранил его и поставил котел в круг сидящих. Игорь, говоря, что этот кроманьонец всех отравит болотной водой, хотел забрать котел, чтобы снова поставить на костер, но Анатолий перехватил его руку, сжал ее, как клещами, и развернул напарника к себе лицом. Мгновение — и Игорь вверх тормашками полетел в кусты. Девчата звонко рассмеялись, а парни, словно окаменев, хмуро смотрели в костер. Не вмешались они и тогда, когда поверженный поднялся и бросился на Мурашова, а тот, поймав одной рукой Игоря за запястье, другой рукой стал отвешивать размеренные щелбаны, приговаривая:

— Это тебе, чтоб не брезговал, Это — чтоб не задирался, а это — лично от кроманьонца...

Вырвавшись и не зная, как вести себя после такого унижения, Игорь побрел в тайгу. Нашел какое-то поваленное дерево, развел костер и просидел около него далеко за полночь. Потом вернулся в спящий лагерь. Пробрался в палатку Анатолия и осторожно потряс его за плечо. Тот, увидев в свете карманного фонарика устремленные на себя знакомые глаза, решил, что явилось отмщение, и, не помня себя от страха, закричал: «На по-омощь!» «Дурак», — досадливо процедил Игорь, погасил фонарик и вынырнул из палатки. Мурашов, когда окончательно проснулся, пожалел, что поднял шум, но было поздно. Зябко поеживаясь, объяснил прибежавшим на его крик ребятам: что Артемов хотел его убить.

Меж тем Игорь, боясь новых унижений, вернулся к поваленному дереву, на котором сидел с вечера. Захотелось умыться, но, прежде чем подойти к болотцу, Игорь срезал длинную палку, чтобы ею проверить твердость грунта. Когда дошел до кромки воды, воткнул ее в мягкую землю и повесил на нее штормовку и свитер. Холодная вода придала бодрость и словно бы прояснила мысли: «Что, собственно, произошло? Во имя чего отшельничать? Могут подумать, он и впрямь виноват...»

«Салют!» — громко сказал он, войдя в палатку-столовую, где уже все сидели за завтраком. Кто-то кивнул, кто-то, искоса взглянув на вошедшего, протянул: «Приветик». Мурашов устремил на него настороженный колючий взгляд. Чтобы не встречаться с ним глазами, Игорь положил на колени палку, которую захватил с болотца, и под звяканье алюминиевых ложек о миски стал вырезать на ней узоры. Угловым зрением заметил, как Анатолий поднялся из-за стола, обтер ребром ладони усы, бороду, прошел за спинами ребят к ведру. «Давай, я сама налью», — сказала Катя, но тот взял ведро и направился к Артемову. Игорь уже приготовился пошутить: «Думаешь, я отощал без твоей заботы?» Однако Анатолий неожиданно зашел сзади...

И вот настал день кассационного рассмотрения дела Артемова.

Слово предоставили матери погибшего. Убитая горем женщина говорила о собственных болезнях, об инфаркте мужа, отца Анатолия... Эти сообщения, хотя и не имели прямого отношения к делу, до предела наэлектризовали атмосферу. Затем выступил общественный обвинитель. В ярких красках он рисовал гнев и возмущение общественности факультета «необъяснимо мягким приговором», поведал, как сам был шокирован и удивлен решением суда.

— А разве Артемов четыре года учебы не был вашим товарищем? — спросил председатель.

Обвинитель замялся, ответил что-то невразумительное. Председатель понимающе кивнул и предоставил слово адвокату — представителю потерпевших.

В старину говаривали, что нет худшего безбожника, чем поп-расстрига. Так и у защитника нет опаснее противника на судебном процессе, чем адвокат потерпевшей стороны. Вот и сейчас он искусно увязывал формальные нарушения, допущенные судом, с недостаточным исследованием случившегося. Например, из двенадцати очевидцев суд допросил лишь четверых, а те восемь, дескать, могли бы нарисовать суду более полную картину.

Мы, защитники, восприняли эти слова, как удары молотка, заколачивающего крышку гроба. Говорю «защитники», потому что нас было двое: я и отец Игоря. Он был военным, служил где-то на Севере, давно не живет с семьей. прилетел по телеграмме бывшей жены и в консультацию пришел в сопровождении Нины Васильевны.

Еще раз он появился недели через две. Раскрыл новенький «дипломат», в нем лежали брошюрки на юридические темы и стопка бумаги. «Вот, — сказал он, подавая целую кипу густо исписанных листков, — познакомьтесь с моей жалобой. Мне разрешили выступать защитником. Вместе будем воевать».

И вот теперь, получив слово, Валентин Иванович, с трудом сдерживая себя, но со знанием дела перечислил статьи уголовно-процессуального кодекса, которые нарушил суд, и слегка наклонив голову, воскликнул: «Почему такое пренебрежение к уставу? Извините, к кодексу...»

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.