— О чем вы просите судебную коллегию? — спросили его.

— Условно, сколько угодно, только условно.

— Обсудим, — коротко подытожил председатель. — Слушаем адвоката в защиту Артемова.

— Уважаемые члены судебной коллегии, — я старался предельно четко произнести каждое слово. — Мне известно, что перед слушанием нашего дела вы оставили без изменения приговор продавцу помидоров, который осужден за обман покупателей. Почему же сейчас на чашу весов Фемиды вы позволяете класть палец?

Не принято отождествлять наше правосудие с богиней. Но идею подчинения судей только закону она вроде бы отражает, и весьма образно. Однако спросите любого адвоката: о чем ему говорят, когда приглашают в защитники? О личных связях, влиятельных знакомых, просят подсказать форму вмешательства определенным образом настроенной общественности. Вот и реакция друзей, близких Мурашова, материализованная в объемистом томе, который теперь лежал на столе перед членами суда, возникла не только из-за отсутствия гласности, но и в результате неистребимой веры в чью-то сильную «руку», которая якобы помогла Артемову прекратить дело. Между тем — и это абсолютная истина — никакая «рука» на следователя не давила, просто он оценил факты и свидетельства как квалифицированный юрист и сделал беспристрастные выводы.

Это что же, слышу возражения, общественность или любой гражданин не могут выразить свое отношение к сути судебного разбирательства, тем более к виновнику гибели дорогого человека? Нет, конечно. Право высказать свою точку зрения у каждого из нас охраняется законом. Только по мере повышения правовой культуры каждого и укрепления законности в обществе количество таких обращений, думаю, постепенно сведется к минимуму.

Ну, а если все же кто-то и решит высказать свою точку зрения до вынесения приговора, его слова должны быть адресованы или прокурору, который представляет обвинение, или защитнику, но ни в коем случае не суду. Нельзя нарушать принцип исходного равенства сторон.

Я кивнул на папку с требованиями и прошениями, которую держал в руках один из заседателей, и сказал:

— Перед вами заявления представителей общественности, но почему-то в народном суде авторы этих заявлений были допрошены как свидетели. Ведь ясно, что в момент происшествия они находились за тысячи километров и выдали свои домыслы за факты. Согласен с коллегой, представителем потерпевших: отсутствие большинства свидетелей-очевидцев повлекло неполноту информации в суде. В суд этих свидетелей не вызывали, а те четверо, которые явились, изменили свои показания. Вот что показывал один из студентов следователю: «Они упали. Артемов, с ножом в руках, был внизу, Мурашов — над ним...»

— Уважаемые судьи, — вновь продолжил я, — погибший имел спортивный разряд по самбо... — Я подошел к судейскому столу и положил перед судьями справку спортивного общества. — То, о чем говорят очевидцы: «потащил на себя», «развернул», «полетели» — известный прием. Думаю, здесь не нужно напоминать, что использование специальных видов борьбы в преступных целях расценивается как нападение вооруженного, а защита, даже с помощью оружия, — как необходимая оборона...

Тем, кто завидует адвокатской судьбе, советовал хотя бы раз испытать чувства, которые возникают после того, как судебная коллегия, посовещавшись, возвращается в зал заседания, и бесстрастный голос произносит: «Приговор оставить без изменения, жалобу без удовлетворения...» А ведь прежде чем писать эту жалобу, ты сделал уйму выписок — из дела, справочников, сборников, картотеки, выверял каждую фразу, каждое слово. А речь?.. Готовил тезисы, полный текст. Ведь в судах не принято читать по бумажке... И вот все твои усилия разом обращаются в прах, а те, кто возлагал на тебя свои надежды, тоскливо и недоуменно повторяют: «Почему, почему?..» Ответить на этот вопрос порой очень трудно и самому себе.

...Минуло три года, и однажды в нашу юридическую консультацию заглянули женщина и молодой мужчина — это были Нина Васильевна и Игорь. Несколько дней, как он вернулся домой. Сейчас их волновал вопрос прописки. Мы разговорились, как старые знакомые. Нина Васильевна достала из той же старомодной сумочки два документа — протест заместителя председателя Верховного суда республики и постановление Московского городского суда. Приговор был пересмотрен, действия Игоря квалифицировали как убийство в состоянии сильного душевного волнения.

Что ж, именно этого я и добивался как защитник Артемова. Значит, справедливость все-таки восторжествовала.

Успокоив мать и сына насчет прописки, спросил: «Как поживает Валентин Иванович? По-прежнему на Севере?» Нина Васильевна горестно вздохнула. Оказывается, вскоре после заседания суда он вышел в отставку, ходил по инстанциям, доказывал, а вот результата не дождался — инсульт...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.