Закон высоты

Девушка, сидящая за другим столиком, часто смотрела на них и улыбалась, продолжая оживленную беседу с молодым человеком. На этот раз повернулась она к ним.

– Ай, ай. Историю не знаете, книг и газет не читаете, – сказала она. – Бэла была кумычкой, это ведь уже доказано. Может, Казбич и был чеченцем, может, кабардинцем, балкарцем, кем угодно, но не Бэла. Скажите, пожалуйста, у каких народностей Северного Кавказа во время свадьбы танцующие пары – девушка и парень – говорили друг другу стихи нараспев! Ни у каких. Такой обычай был только у кумыков. Лермонтов был очевидцем этого своеобразного поэтического состязания в кумыкском ауле Аксай недалеко от русской крепости Каменный брод.

Она так увлеченно говорила, робела, краснела, в то же время чувствовалась твердая уверенность в ее словах, что все мы не могли от нее оторвать глаз. Она действительно сама внешне чем-то напоминала Бэлу.

– Ну, нашли о чем спорить, – Бэла, Бэла. Вот Казбич – другое дело. Он молодец! – сказал Баттал.

– Как! Он убийца! – в один голос ответили Батталу несколько человек.

– Он освободил Бэлу от позора, от мук. Все равно бы Печорин бросил ее. Лучше быть убитым недругом, чем покинутым любимым, да еще на чужбине. По крайней мере Бэла умерла с верой в то, что она не покинута, а убита врагом.

Попробовала бы вернуться она в свой аул покинутой иноверцем, от судов и пересудов сама бы бросилась в волны буйной реки. Та Бэла, не эта, которая сейчас заткнула вам всем рты. Нынче Бэлы другие. Небось, она .диссертацию пишет на эту тему.

– Кто же она, интересно, по национальности! – спросил наш гость.

– А кто ее знает! Наверное, из Дагестана. В субботние и воскресные дни со всех концов приезжают сюда на отдых, – ответил Баттал. – Вообще сейчас очень трудно определить национальность человека. Вчера в Нальчике я встретил женщину, у которой мать русская, отец балкарец, а дети кабардинцы. Вот и пойми, кто она.

– Она! Она депутат Верховного Совета СССР Холамханова, – подхватил разговор тот же парень в полосатой рубашке.

Крайне удивляло нашего гостя то, как просто, непринужденно вмешивались в разговор друг друга незнакомые до этого люди, их серьезные споры, шутки и одновременно такое уважительное отношение друг к другу, к старшим, к женщине, к гостям.

К нам без конца подходили, здоровались, знакомились с гостями, звали нас к своим столикам, и в конце концов наш стол сделался длинным, многолюдным, веселым.

Никто ни с кем не договаривался встретиться здесь, кто приехал сюда с гостями, а кто просто отдыхать, еще раз полюбоваться этой красотой и заново увидеть все по-своему.

– Какие здесь удивительные люди! Не знаешь, чем больше восхищаться: этой необыкновенной красотой природы или этими людьми. А девушки какие красивые! – сказал Дмитрий.

– Ты лучше восхищайся вершинами гор, насчет девушки оставь. Не то попадешь в плен их газельих глаз. Теперь ты не найдешь Азамата, сестру продавшего за коня. Этих-то братцев и самолетом не соблазнишь, – пошутил Баттал. – Знаете, братья, куда ни гляди, кругом ученые. У нас председатели колхозов кандидаты наук, есть даже доктора. Попробуй теперь быть даже простым рабочим без знаний – учись и учись. Говорят, лет пятьдесят тому назад в этих ущельях кто умел писать письмо и произносить несколько слов по-русски, считался самым почетным человеком, а теперь не умеющего читать и писать не найдешь, если только не в роддоме. Мало что знают русский язык, как родной* да еще им подавай английский, французский, немецкий и другие языки. А вот сидят студенты, ученые, художники, поэты. Один я работяга среди вас. Каково мне сидеть здесь, слушать умные речи, вмешиваться в их рассуждения! Дома то же самое. Приезжают братья-аспиранты: один из Ленинграда, другой из Воронежа. Третий уже кандидат исторических наук, работает в Москве. Четвертый, инженер, работает в обкоме комсомола, пятый занимается экономикой колхоза. Вот и успевай их встречать и провожать.

Как говорили наши предки: если нет вола, то запряги зятя. Единственный зять – муж сестры – и то доктор наук, попробуй запряги его. Когда-то сестру без сопровождения братьев не пускали даже к соседке, а теперь, видишь, что делается, откуда только не приезжает моя сестра: то из Москвы и Ленинграда, то с Курильских островов, из Калининграда, то из Улан-Батора, Праги и Парижа. Да еще, говорят, книги пишет, правда, я их не читаю, я читаю Лермонтова и Толстого. Видишь, только мы – я и старший брат Мухамед – рабочий народ. Тем не менее я чувствую себя цельным человеком, каким-то айсбергом, который всего себя не показал, а порою сравниваю себя с этою землею, которая так надежно держит на своих плечах эти горы, их богатство, их красоту, этих людей. В общем-то, не думай, что пустомеля, – улыбаясь, сказал Баттал.

– А мы с Хисой, по-твоему, пустоту мелем, а не руду! – сказал один из парней.

– О, я вижу, вы горняки. Простите, ваши споры ввели меня в заблуждение. Я-то думал, что вы литературоведы или историки.

Хотя Баттал говорил это в шутливой форме, с юмором, но все было правдой. Поэтому мне уже было неудобно знакомить гостя с вновь приходящими к нам людьми, так как надо было представлять: это доктор исторических наук, профессор Анатолий Текуев; это его жена журналистка Раиса Афаунова, а эта девушка кандидат медицинских наук Светлана Акаева. Я уже боялась, как бы не подъехали с гостями профессора – доктор сельскохозяйственных наук Канбудат Керефов, его дочь доктор биологических наук Майя Керефова, член-корреспондент Академии наук СССР физик Тимур Энеев, дирижер Ленинградской филармонии Юрий Темирканов, прославленные народные поэты Кабардино-Балкарии Кайсын Кулиев и Алим Кешоков. Или же братья Хусейн и Михаил Залихановы, перечисление титулов которых занимало бы немало времени, и многие другие, которые могли приехать сюда в этот воскресный день. Это было бы пищей для новых острот Баттала.

Трудно поверить, что предки этих людей даже не знали, что где-то рядом ходили Пушкин, Лермонтов, Толстой и писали о них. Они были лишены самого большого богатства человека – знаний, к чему так жадно стремятся сейчас их счастливые потомки и с завидным успехом овладевают ими.