...Мы спустились по канатной дороге с Чегета, побывав в белом таинственном царстве, где, казалось, совсем рядом сверкают вечно ледяные вершины Минги-Тау (Эльбруса]. Сегодня день был особенно щедрым на солнце и скуп на тучи.

– Интересно, где еще можно в одно и то же время кататься на лыжах, собирать цветы, загорать, пить целебную воду и наслаждаться такой необыкновенной красотой! – говорил наш гость Дмитрий.

Мы с восторженным гостем подошли к источнику, где нас ждал заядлый лихач и острослов Баттал.

Людей здесь было немало: кто пил из источника целебную нарзановую воду, кто просто загорал на зеленом травяном ковре, а некоторые сидели за столиками. Мы тоже сели за столик, а напротив нас расположились четверо мужчин и так громко разговаривали, что мы не могли не обратить на них внимание. Так разговаривают только в горах. Они вставали, садились, и все вразнобой произносили одно имя: Лермонтов.

Дмитрий смотрел на них с удивлением.

– Эй, земляки, – сказал Баттал. – Вы не боитесь усыпить диких коз в горах этой тишиной! Говорите громче!

Тот, который сидел лицом к нам, крикнул:

– Мы пьем за Лермонтова!

И все четверо встали и повернулись к нам. Другой подхватил и повторил:

– За Лермонтова! За певца, который прославил Кавказ на весь мир! Кто мог так видеть и понимать эти горы, как он, кто так понимал этих людей!!

Этот разговор в моей душе пробуждал какие-то необъяснимые чувства и переносил мысли в далекие времена. Я уже зримо видела демона, пролетающего над этими горами, и бегущего Гаруна, «быстрее лани», и бой с барсом, и Измаил-бея на кабардинском скакуне...

...Я сама сколько раз праздновала рождение Лермонтова, сколько оплакивала смерть его как самого близкого и родного для меня человека. Я представляла, как Кавказ рыдал горючими ливнями над павшим поэтом, омывая его окровавленное тело чистыми, небесными слезами, как реки бились в глухом, надгробном плаче локтями в берега, как молния в гневе ударяла о скалы, как от удара дрожали скалы, рыдали огненными искрами. Страшное эхо проносилось по всему миру. Рыдал Кавказ.

И снова рождался для меня Лермонтов, снова благодарила я судьбу, которая свела меня с ним, и пулю горскую, которая щадила и обходила его, и Россию, давшую миру великого сына! Думала не раз: почему бы миру не поблагодарить и Кавказ за великого поэта, которого вдохновил он на бессмертные произведения!

Лермонтов, как никто другой, умел славить достоинства даже врага и осуждать его трусость. По воле судьбы, идя с мечом на Кавказ, восхищался мужеством, благородством, верностью себе и своей земле горцев, воспевал их свободолюбивый дух, никогда не задевал их чести, которую ставили выше всего жители этих краев. Может, потому, каких бы гениальных поэтов горцы ни читали, какими строками ни восхищались, любовь к Лермонтову только усиливается.

...Эти мои мысли и речь своего друга прервал парень, сидящий в полосатой рубашке:

– А как он любил горцев! Он знал наш язык балкарский. А Бэла была, наверное, балкарка, она пела на балкарском языке., И свадьба, которую описывал Лермонтов, наверно, была в ауле Урусбиева, где бывали первые восходители на Эльбрус, знаменитые

путешественники, композиторы, художники, геологи, ученые России и Запада. Лермонтов не мог не быть в Урусбиеве, он там был и описал балкарку Бэлу.

– Сущая нелепость! – сказал четвертый, который до сих пор сидел молча, не вмешивался в разговор. – Весь мир твердит, что Бэла – кабардинка. Лермонтов сам писал, что она черкешенка – а это одно и то же, – а вы тут...

Опять вмешался парень в полосатой рубашке:

– В те времена всех нас, горцев, черкесами называли.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.