За что убил брата

«Баба» была уже поставлена на сваю и мы, отдыхая, дымили, как пришел Яшка. Он взобрался к нам и занял свое место, не сказавши ни слова. По его более чем обычно хмурому виду я заключил, что он и Шурка сегодня уже успели схватиться.

Приготовились.

Дело было за Шуркой.

Он сидел к свае спиной, растерянно покачивал спущенными вниз ногами, сосал окурок и будто не слышал, что все уже встали и ждут.

Над нами, дотрагиваясь до наших голов, дрожал потолок. И было похоже, что мы, трое, стиснутые желтым сумраком, держим на себе все здание, все его этажи, и что Яшкино лицо темнеет, темнеет с натуги.

Я по - новому смотрел на него и опять не находил в нем ничего намекающего, что они, эти два парня - братья.

Мы ждали.

Молчание тянулось, натягивалось, как веревка, оно грозило в каждую секунду лопнуть.

- Барин... - громыхнул ругательством Яшка, - ты...тебя просить, что ль?

Шуркины плечи подпрыгнули, но сам он также немо продолжал покачивать ногами.

- Аа... говорить со мной не хошь, - завопил Яшка, и вдруг...

«Баба» сорвалась со сваи, ударила Шурку в голову, ткнулась вместе с ним вниз.

Семен вскрикнул, белым вспыхнули его глаза, раздались до бровей, и лицо побелело. Семен метнулся на Яшку. Они свалились с подмостков. Упал с них и я. Шурка возил лицом по земле, царапал пальцами, хрипел. Его белесые волосы на затылке краснели, сочились, струились по шее.

Сумрак медной тяжестью наваливался на мои плечи - ноги сгибались, стучали коленом о колено; руки, не сонливая крепости холстины, бились у ворота Шуркиной рубахи, дергались так же, как Шурка.

Но вот я поднял его, отяжелевшего, вялого. Теплым облилась моя рука. Мысль: «задохнется, скорей» - бросила меня от свай. Я бежал очумело. А за мной все ближе и ближе падал свинцовыми плитами топот. И когда я заносил ногу, помню, уже на третью ступень, кто - то рванул меня сзади за подол рубахи, и я, выронив решу, хрястнулся хребтом и затылком. Мне тогда показалось, что я тут же вскочил. Но, вскочив, я не нашел возле себя Шурки, чему и обрадовался, так как предположил, что он очнулся и сам выбрался наверх.

- Ну, лезь, лезь. Я подмогну, - дохнул в мое ухо незнакомый голос. Чьи - то руки толкнули меня к лестнице.

На зыбких, дрожащих ногах взбирался я трудным шагом по неотстающим, казалось, от подошв ступенькам к светлому прямоугольнику - к говору, гулу.

Вырастая над полом, я видел бегущих мимо, толкающих друг друга в спины людей.

Вслед за мной из черной дыры выскочил серый и тонкий, как кол, человек. Он положил ладони на мои плечи, но я не сел, а ткнулся в толпу.

В кругу нахмуренных, запыленных мукой грузчиков (низовых, выбойщиков) на запятнанном мешке твердо лежал длинный Шурка. Его лицо было белей бересты, лишь от угла рта по щеке резалась коричневая полоска засохшей крови: казалось, рот разорван до уха и что он, огромный, немо смеется.