Все это было так знакомо –

Петлицы, разговоры, шпоры

И неуклюжие танцоры

На рауте у военкома.

За окнами костры, дозоры,

На окнах снеокные узоры,

В одно сливались ваши хоры,

Интеллигенты и танцоры,

На рауте у военкома.

Как годом ранее, я, блуждая по бесконечному пересечению параллельных омского железнодорожного узла, вдруг объявил миру через газету «Рабочий путь», что слышу щебет птицы Ундервуд, так теперь я написал, как будто воочию видел, как моя дорогая танцует на командирском балу, что она и подтвердила впоследствии. Но тогда эти строки были порождены разве только что чувством смутно ощущаемой, почти не осознанной ревности, это были телепатические сигналы из города Петропавловска-на-Ишиме.

А затем девушка, уволившись с военной службы, перешла из Военведа в Наркомпуть, в управление степной железнодорожной новостройки, так называемой Кокчетавки. Эта Кокчётавка, скромная, казалось бы, новостройка, стала постепенно расти на смену древним караванным путям и степным казенным почтовым трактам XIX столетия, нацеливаясь с Петропавловска через Кокчетав на Боровое и Акмолинск, то есть на будущий Целиноград, на будущую целину.

Для меня лично эти края, конечно, были сверхсказочно заманчивы с самого детства. И, конечно, отнюдь не случайно в детских грезах я из окна служебного вагона своего отца принимал телят за тигров. Ведь в Акмолинской области, административным центром которой был как-никак Омск, хоть и стоящий на северном ее краю, в этой Акмолинской области, правда, у южных границ ее с Туркестаном, тигры действительно значились в наличии. Я помню в экспозиции омского музея Западно-Сибирского отдела Русского Географического общества чучело джульбарса, балхашского тигра. И я помню картинки из омского учебника родиноведения. «Главные звери нашей области, – гласила подпись, – тигр, волк, лисица, барсук, горностай, кабан, еж, заяц, газель». «Главные птицы: пеликан, цапля, журавль, выпь, чайка». Вот какова была Акмолинская область, на гербе которой стояла мечеть с полумесяцем под императорской короной. Я помню и такие упоительные иллюстрации: «Дикое ущелье реки Селеты, впадающей в озеро того же наименования на юге Омского уезда», или пейзажи Акмолинского уезда с его сотнями озер, значительнейшие из которых расположенные рядышком, в центре степей, Кургальджин и Тенис казались мне чем-то похожими на жюльверновское море в центре земного шара; и еще иллюстрации: далекие степи и горы Центрального Казахстана, унылый Спасский завод, медная руда на который доставлялась с Успенского рудника за сто десять верст, а уголь для плавки, добываемый на малоизвестных Карагандинских копях, шел на завод по узкоколейной железной тридцативерстной дорожке, причем как и эта дорожка, так и эти копи были помечены во дни моего детства

далеко не на всех картах. Вот туда, в глубь степей с их ковылем, полынью, пшеницей, каменным углем и каменными бабами, легендами, песнями, мясом и салом, к горам с их рудами, хрусталем, графитом, словом, к великолепному аграрному и индустриальному будущему и шагнули из Петропавловска первые километры Кокчетавки, в управление которой и перешла из полка работать моя дорогая. Но если все это выглядит столь роскошно в данной главе моих воспоминаний, потому что казалось мне романтически близким и с детства, то в юных глазах моей дорогой повелительницы птицы Ундервуд вся эта Кокчетавка выглядела лишь очень большой комнатой учреждения, в котором писались только бумаги, бумаги, бумаги, и, кстати сказать, не было даже и пишущей машинки (она только была обещана!) И моя дорогая попросту стала одной из чуждых ей глупых конторщиц, со скукой слушая, как эти конторщицы «Клавы – юбочки недетские, барышни советские», толковали о пайках и карточках, инженерах и комиссарах. А службистки постарше лег так на пять также вспоминали еще и об офицерах былых дней и о чешских легионерах. Эти последние, появившиеся в 18-м году, само собой, ухаживали за петропавловскими барышнями («Мы одной крови! А мадьяр кто? А мадьяр есть гунн. Атилла!») Убегая, они обещали вернуться и увезти петропавловско-акмолинских невест жениться в Злату Прагу, но обманули. Впрочем, говорили обманутые барышни. сам ихний Гайда был даже и не генерал, а просто ветеринарный фельдшер! Так болтали меж собой петропавловские конторщицы, а между тем, хоть чехи и исчезли как будто бесследно, бывший адъютант Гайды полковник Сватош все еще находился неподалеку, хоть и казалось, что прошло его время.

5

Казалось, что дни пальбы, убийств, воровства и пожаров миновали если не навсегда, то надолго-надолго здесь, в глубине страны, откуда до ближайшей – а именно китайской – границы две недели скачи, не доскачешь ни верхом, ни в самом хорошем экипаже, хоть узун-кулак, копытный степной телеграф, и передавал в случае надобности новости из уст в уста, через весь Казахстан, суток за двое, не боле. Итак, царило спокойствие, нарушаемое только выхлопами грузовых машин Сибавтобазы Наркомпрода, вывозивших из глубинки зерно и мясо для промышленных районов. Но вдруг однажды в конце января 1921 года в ясный морозный день петропавловских совслужащих, конторщиц и уборщиц, распустили по домам: идите и сидите смирно, не высовываясь!

Нечто подобное было в Зауралье, и тоже зимой, два года назад, в 1919-м, когда также средь бела дня распустили служащих по домам потому, что внезапно температура поднялась с двадцати градусов мороза, по Реомюру, до двух градусов тепла, затем пошедший было снег сменился дождем, после этого снова похолодало, на образовавшийся лед упал снег. – так было по крайней мере в Омске, вероятно, приблизительно так же было и в Петропавловске: и тут началось: дикие вихри примчались со степей, сбивая людей с ног, сбрасывая с мостков, мостиков и мостов, сдувая звонарей с колоколен и муэдзинов с минаретов мечетей, выворачивая деревья и телеграфные столбы, прежде чем по проводам доносилось предупреждение, что идет небывалый. – как всегда кажется в таких случаях, – циклон, клубящий снежные тучи до самого неба, а по мнению других, таких же недостоверных очевидцев, спускающий с небес наземь смертельно засасывающие ледяные хоботы.

Так было в 1919-м. Но через два года, в 1921-м. телеграфная связь была прервана не стихией, а недобрыми людьми. Бедствие было иного рода: разразилось восстание, кулацкое восстание, известное под именем Ишимского, Петропавловского, но фактически охватившее гораздо больше районов, включая тюменские края, Тобольск (где, кстати сказать, и объявился среди главарей мятежнического командования бывший адъютант Гайды полковник Сватош!). а затем и некоторые районы дальнего Севера – Березов, Саран-Пауль, Сургут. Этот жестокий, кровавый и, конечно, заранее обреченный на провал кулацкий мятеж1, отголосок зауральской антоновщины, мятеж, распространившийся до самого Обдорска (нынешний Салехард), довольно подробно описан в литературе. История этого мятежа очень толково изложена, например, в книге Д. Л. Голинко-ва «Крушение антисоветского подполья в СССР» (М., 1975). И нет смысла повторять то, что уже нашло место на страницах печати. Могу сказать лишь одно: мне кажется, что таких кровавых дел, как во время этого восстания, не случалось в этих краях, пожалуй, с тех времен, когда сюда, на Ишим в его среднем течении, не бежал с севера разбитый дружиной Ермака Кучум с остатками своей рати. Здесь, как раз в районе будущего Петропавловска, он возбуждал местных татар и башкир против русских. Но такой мерзкой, кровавой резни, которую учинили белогвардейцы вкупе с эсерами, подняв кулачье на Советскую власть, я думаю, не было в этих краях во времена беглого царька-авантюриста Кучума.

– Но ты, моя дорогая владычица птицы Ундервуд, что чувствовала ты под надежной защитой красноармейских частей?

– Мне кажется, я ничего не чувствовала, кроме боязни за близких! – так ответила моя дорогая. – Я боялась за своих, за всех своих друзей и знакомых из полка, я очень боялась за Петю!

Петя был хорошим знакомым по службе в полку. Что еще знаю я о Пете? Вот что: петербургский реалист, получивший медаль за спасение утопающих, – он спас вместе со своим приятелем-гимназистом, сыном какого-то Сологуба, женщину, задумавшую утопиться в Неве. Затем он стал прапорщиком, перешедшим на сторону Советов, и, несмотря на ложный сустав (ранение на германском фронте), был боевым красным командиром и активно участвовал в подавлении мятежников, провозглашавших «Крестьянскую диктатуру» и «Советы без коммунистов ».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.