Я совсем не умею петь

Молчаливый, длинный парнишка этот Вася Егоров. Темные волосы упрямо торчат на макушке и лихим чубом ложатся на бровь. Это совсем не. потому, что он «наводит красоту», – просто само собой так получается. А глаза у него глубокие, задумчивые, как будто он все время к чему-то прислушивается внутри себя.

Раньше я просто не замечала Васю. Ведь все привычное с детства становится незаметным. А эти ночи... Они поднимали его на своих мягких черных крыльях, и стремительный ветер песни вносил его в мою комнату.

Когда не видишь близко чужого счастья, почти не жалеешь о том, что нет своего. Но в эти ночи я стала одинокой. Я никому не рассказывала об этом: не люблю, когда мне сочувствуют.

Ночное пение было отнесено жильцами к разряду чрезвычайных происшествий. Такие происшествия удивительно быстро сплачивают их. Даже хронически враждующие соседи пришли к единому мнению:

– Наказать!

Егоровых оштрафовали.

Московские летние ночи... Я опять не сплю: слишком тихо стало во дворе. Вася и Надя молчат. Я подхожу к окну и смотрю вниз. Там, на втором этаже, нахожу окно Егоровых. Вася смотрит на улицу. В темноте его еле-еле видно. Совсем как у Блока:

Ночь. Город угомонился.

За большим окном

Тихо и торжественно,

Как будто человек умирает.

Но там стоит просто грустный.

Расстроенный неудачей,

С открытым воротом

И смотрит на звезды...

Мне кажется, это написано про нас – про Васю и про меня. Хочется, чтобы он как-то узнал, что я понимаю его беду и что мне тоже очень грустно одной. Я думаю, что утром можно выйти пораньше и встретить во дворе Васю: он пойдет на работу. Можно остановить его и невзначай, на правах старого ребячьего знакомства, расспросить о жизни. Или просто отдать ему тот кусок магнитофонной ленты, который я все время ношу с собой... И он все тогда поймет...

«Звезды, звезды, расскажите причину грусти!..»

Утром тетя Поля остановила меня и охотно начала:

– А Егорова-то молодец оказалась. Повлиял на нее штраф. Вчера Васька ушел на работу, а она всю пленку размотала с катушки и сожгла. Говорит: погорюет – забудет, дело молодое, а переживаниями своими по ночам людей нечего тревожить. А он-то приходит с работы – туда-сюда сунулся: «Не трогала, мать, магнитофон?» Та отказывается. А потом все-таки открылась. Вот он и говорит ей... Да что я, милок, тебе все выкладываю – беги, а то на учебу опоздаешь.

– Бегу, тетя Поля! –как можно проворнее крикнула я. Но мне не бежалось в то утро. Мне нужно было узнать все до конца. Я должна была узнать, можно ли сжечь песню, горит ли в огне любовь...