Поезда бывают товарные пассажирские, скорые... Правда, есть еще экспрессы, но это для тех, кто очень. И спешит. А если тебе некуда спешить и никто тебя не ждет, удобен, конечно, и неторопливый пассажирский. Мимо проносятся щеголеватые скорые поезда, их уносят в темноту электровозы, и колеса, выстукивая веселую дробь, поддразнивают: «До-го-ни, до-го-ни!..» Куда там – догнать! Поезд тащится, спотыкаясь на стыках, вагоны вздрагивают и, ворчливо поскрипывая, останавливаются, как говорится, у каждой будки.

Наташе тоже спешить некуда: никто ее не ждет, – и, забившись в уголок возле окна, она думает, думает...

Что это? Романтика? Да нет, какая там романтика! Романтика – это когда едут в убранных кумачом поездах, когда гремят на вокзалах оркестры, когда вокруг сибирские кедры или ковыльные степи, когда нужно ставить палатки или прокладывать просеку в нехоженой тайге. А тут – едет девчонка! Маленькая, с виду совсем школьница, едет из Москвы, где оставила подруг и вуз с таким значительным названием–-Московская ордена Ленина сельскохозяйственная академия имени К. А. Тимирязева, а куда едет, и сама еще не знает...

Что это? Озорство? Нет. Очень уж серьезны были споры там, в общежитии. Спорили о призвании, о любви к земле, о деревне, о том, кем быть: агрономом или чиновником в каком-нибудь учреждении.

Заводилой в этих спорах была Лена – высокая, со строгим взглядом. Она была справедливой, однокурсницы признавали ее авторитет, а Наташа даже считала ее своей лучшей подругой.

Может, для того, чтобы подчеркнуть свою принципиальность в этих спорах, Лена больше других донимала Наташу.

– Нет, ты посмотри на себя, – говорила она, подводя Наташу к зеркальному шкафу. – Ведь ты похожа на кого угодно: на медичку, певичку, маникюршу, кассиршу, но только не на агронома. Попробуй-ка шагнуть по полю в этой стильной юбочке! Да в таком виде не только в поле, в клубе сельском на танцах появиться нельзя... А уж без танцев ты в деревне совсем пропадешь, – заканчивала Лена.

Танцевать Наташа и вправду очень любила. И, наверное, Лена была права, потому что из зеркала на Наташу растерянно смотрела хрупкая девчонка с модным локоном на высоком открытом лбу. Если верить мальчишкам-однокурсникам, девочка была «ни-че-го», во всяком случае, в партнерах по танцам у нее недостатка не было, но вот представить такого агронома в поле...

Девчонки смеялись, а Наташа упрямо встряхивала головой и бросалась в атаку:

– Значит, по-твоему, агроном должен быть. в поддевке, в сапогах до пояса и в навозе по колено?.. Ну, хорошо, хорошо... надену я телогреечку, сапожки, платочком повяжусь... но ведь не в этом главное! Что ты нас упрекаешь все время: городские, городские!.. Тебя послушать, зоотехником мажет быть Только тот, кто с детства пил парное молоко, а агрономом – тот, кто полол морковку. А я вот хоть и в городе выросла и босиком мне по асфальту ходить не разрешали, я деревню не меньше, чем ты, люблю. И не за то, что там по вечерам сеном пахнет, а за то, что я ей нужна... И моя деревня не может ждать еще три года, пока я академию кончу, я ей сейчас нужна, сегодня же, и ей все равно, в чем я приеду – в узкой юбке или в резиновых сапогах...

Откуда взялось решение уехать? Видимо, оно, как зерно влагой, питалось спорами в общежитии, разбухало и вот однажды раскрылось и вытолкнуло к свету колючее и упрямое: уеду! Нужно проверить: а вдруг Лена права и деревня не для нее и она не для деревни?

И, боясь передумать, боясь, что будут отговаривать подруги, боясь самой себя, Наташа уехала из учхоза, где проходила практику ее группа...

В коридорах академии было по-летнему прохладно и гулко. А за окном веселым прибоем плескалась Москва. Наташа любила этот городской шум, запах бензина и нагретого асфальта, веселую толкотню на улицах.

Пройдет еще год, другой, третий, и ей придется уехать в деревню:

Деревня... Ее она тоже любила и не боялась оставить все то, чем был для нее город, – но не сейчас, а когда-нибудь. Через год, два, три...

Наташа захлопнула окно и, еще громче стуча каблучками, толкнула дверь в деканат.

Декан был один. Он сидел за столом и что-то писал. Пиджак его висел на спинке стула, воротник рубахи был расстегнут. Было странно видеть его без пиджака: декан был человеком педантичным, аккуратным, всегда застегнутым на все пуговицы.

Имя у декана было деликатное: Серафим Святозарович, а студенты для краткости звали его Святосимычем.

Он не слышал, как открылась дверь, а Наташа, не решаясь больше стучать каблуками, на цыпочках подошла к столу и тихонько сказала:

– Серафим Святозарович, я к вам.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.