говорила, шапка тебе зимняя нужна. Померь мою,

чтобы я размер знал...

Володя вышел в прихожую, надел шапку и вернулся к папе, не взглянув в зеркало.

Конечно, это его, Володин папа, но почему-то в папиной шапке ему нехорошо, будто чужое он взял и будто все время он просит что-то, просит... Он знает, папе нравится делать подарки, но что-то Володе мешает их принимать. Он старается не вникать в причины, но новую, подаренную папой курточку не любит надевать. Курточка красивая, нарядная – а вот Коля и зимой, и весной, и осенью шестой год носит одно пальто.

Папа Володю никогда не ругает, они ведь вообще редко видятся. Папа – это воскресенья, и для него Володя – тоже воскресенья. А будни – это Коля.

Коля в Володино воспитание не вмешивается. И Володя в их отношения с мамой тоже, конечно, не лезет. Но, бывает, только обменяются они взглядом, Володя с Колей, и оба все поняли, и как-то хорошо...

Странно, но вот с ним Володя радуется своей догадливости. Потому что, наверно, то, что он без слов понимает, ясно, просто, без подвохов каких бы то ни было. Коля как бы поддерживает его взглядом: мол, что тут такого, гляди...

А другие взрослые точно нечаянно проговариваются и будто хотят заслонить от него что-то темное, мутное – и вдруг отступают, и он это видит, и страшно, потому что нельзя же было смотреть...

Папа спрашивает: «А на кого похож Антошка?» Володя хочет ответить: «На меня» – но спохватывается, понимая, что папе будет это неприятно. Не умом понимает, а как бы кожей чувствует. Взрослые очень ревнивы. Иной раз трудно предугадать, что вызовет их ревность.

«Взрослые большие, чем мы, дети», – сказал однажды Володя маме, и мама расхохоталась. Сказал потому, что для него это было открытие, и оно его переполняло. Многое вместил Володя в эту фразу: недоумение перед странностью поступков взрослых, и свою к ним жалость, и страх перед неожиданностями, которые в любой момент они могут ему преподнести, зависимость от них и их собственную зависимость, неумение разобраться в том, что даже дети видят ясным, простым.

Когда он произнес эту фразу, ему было четырнадцать. В шестнадцать он уже не мог бы сказать «мы дети». Но и «мы взрослые» – тоже не мог. И страшно делалось оттого, что, казалось, еще год пройдет, и он только больше запутается. Получалось, будто его тащат вперед, как на аркане, а он изо всех сил упирается, пятится назад.

...Учреждение, где работала Валентина, находилось в центре города. Небольшой особняк, со всех сторон заставленный автомобилями. Тяжелая парадная дверь с трудом открывалась и выпускала людей как бы порциями. Володя глядел на эту дверь, ждал.

Валентина вышла одна. Руки засунуты в карманы пальто, воротник поднят, выражение лица хмурое. Погода паршивая, она устала – улыбаться с чего? Он подошел. Она сказала: «Привет». И зашагали рядом. «Тут на троллейбусе три остановки – может, пешком?» Он кивнул. Тогда она улыбнулась.

Она была старше мамы, ей было уже сорок два. Шла с непокрытой головой, волосы вскоре намокли от дождя и слиплись. Нос заострился и покраснел.

Она молчала. Но Володе было с нею интересно, даже вот так молча идти. Странно.

Он вдруг почувствовал, как будет хорошо, когда он поймет эту странность, эту сложность взрослого мира, где некрасивые, немолодые женщины оказываются вдруг интересны, и так вдруг легко, приятно бывает молчать, и самая паршивая погода оказывается неожиданно самой подходящей...

А пока они идут с Валентиной по пути длиною в три троллейбусные остановки. И Володе покойно на душе.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.