Вьюга в городе

— Молодец, чего уж... Вообще подвиги иногда легче совершать, чем всегда, каждый день, быть нежным и внимательным... Вот попробуй не любить теперь Яшу Опарина, когда его весь город благодарит и целует...

Яша шагал по заснеженному тротуару и в мыслях улаживал спор с Лизой. Хотелось понятнее ответить ей. Да и себе тоже, а заодно и корреспонденту трестовской многотиражки, который донимал его все тем же вопросом: «Зачем полез?», – только выражал его иными словами: «Что толкнуло вас на этот мужественный поступок?» «Не знаю, – ответил Яша. – Надо было кому-то... Авария же».

Порывы ветра, толкавшие в грудь, заметно поослабли и лишь напоминали, как крепок и морозно колюч был этот посвистывающий северяк там, на семидесятиметровой высоте. Он высекал из глаз слезы, комкал и сносил летящие с земли команды главного инженера, и верхолазам приходилось соображать самим, надеяться во всем только на себя. Сперва они поднялись на крышу главного корпуса ГРЭС, а оттуда по высотной мачте-опоре взобрались к гирляндам толстых изоляторов. Чуть передохнув, стали спускаться по этим гирляндам к концам лопнувшего шлейфа. Ветер, как хотел, раскачивал их, мороз леденил губы, дыхание, доставал и сковывал в меховых перчатках пальцы рук. Валенки скользили по изоляторам, к которым они пристегнули себя монтажными карабинами. Второй час мерзли, коченели, а самое трудное было еще впереди – гайки надо было отвернуть, снять лопнувший шлейф, спустить его на лебедке вниз, затем поднять и точно завести, зашплинтовать новый... Климов стучал кулаками и, чуть не плача, кричал одеревенелым ртом частушки...

То ли от воспоминаний этих, то ли от холода Яшу охватывал озноб, и, несмотря на скорый шаг и теплое пальто, он никак не мог согреться. «Простудился, кажись. Скорее в парилку – и сразу будет порядочек», – подходя к бане, весело - утешающе подумал он. Когда взялся за скобу входной двери, то вдруг услышал за спиной визгливо-резкий лай собаки. Яша оглянулся и увидел справа, у входа в баню, маленькую рыжую собачку.

Мимо нее пробегали струйки поземки, она сотрясалась от холода и не могла никуда деться: поводок был привязан к торчащей из снега железной скобе, о которую в дождливые дни посетители очищают грязные подошвы. Вот собачка метнулась за кирпичный угол бани, желая схорониться там от ветра, но поводок натянулся и не пустил ее туда. Собачка с визгом яростной беспомощности рванулась вспять и стала грызть поводок. Пока Яша стоял возле двери, в баню вошли два или три человека. Собачка по очереди робко приласкивалась к каждому из них и, путаясь в ногах, взбегала по ступенькам бетонного крыльца бани в надежде прошмыгнуть в дверь, в теплое нутро здания. Но в тот момент, когда дверь отворялась и волна теплого воздуха опахивала собачку, поводок натягивался и резко останавливал ее, а дверь захлопывалась перед самым ее носом. Эти неудачи повторялись, наверное, уже много раз, но собачка, ища спасения, продолжала метаться, бегать от угла бани до входных дверей – докуда отпускал ее трехметровый поводок.

Но вот она заметила Яшу, подбежала, села в двух шагах от него, глядя с вопросом ему прямо в глаза и жадно, нетерпеливо дожидаясь чего-то. Яша только понаслышке знал о породах собак, был к ним безразличен, но эта рыженькая бедолага приглянулась ему. Даже в таком своем несчастье она выглядела привлекательно, не походила на какую-то потертую бездомную шатоху, которую шалуны могли привязать вот так для потехи. Нет, это была ухоженная, знавшая заботливую руку хозяина собачка.

Он глядел в черные, чуть навыкате, красивые, блестящие, наверное, от слез глаза собачки, а думал о ее хозяине, который по каким-то немыслимым соображениям устроил ей эту казнь.

Дрожа всем телом и нетерпеливо переступая на сыпучем снегу лапками, рыженькая с неистовой надеждой глядела на него, готовая мигом отозваться на любой его жест внимания. Яша же остолбенело стоял и. как собачка, клацал зубами от холода. Это его бездействие было непонятно ей, возмущало ее, наверное, она тоскливо заскулила, а потом вдруг залилась жутким, каким-то гневно-рыдающим лаем, и в нем слышались мольба отчаяние и вопрос. «Что вы делаете со мной? «За что?!.» – будто кричали ее горячие глаза, как бы жаловался этот плачущий и уже осипший на морозе безответный лай.

«Вот наказание-то, хуже не придумаешь, – озадаченно завертел головой Яша. – А ведь есть же хозяин, коль привязана...»

Он поманил рыженькую, она завиляла коротким хвостом и. сдерживая резкое – это угадывалось по всему – желание броситься навстречу зову, не спеша, осторожно подошла к нему. Яша присел и погладил ее по вздрагивающей спине. Собачка сдавленно застонала, потом радостно взвизгнула, будто захлебнувшись восторгом благодарности, и прижалась к Яшиным коленям.

– Озябла? Э-эх... Но ты погоди, рыженькая, не липни ко мне. Надо же выяснить, кто тебя забыл тут – пробурчал Яша и. нехотя оторвавшись от собачки, зашагал к двери.

В кассе приобрел билет и на редкость хороший веник, который наверняка посулил ему близкое блаженство в парильне. Сдавая пальто, спросил у девушки-гардеробщицы:

— Это чья ж, слышите, собачка там привязана?

— Кто знает? Народу тут всякого... Может, сам моется, а собака на морозе. Давненько она там скулит, аж тошно, – устало возмутилась гардеробщица, взяла Яшино пальто и небрежно-ловко кинула его на вешалку. Девушка была молода, яркоглаза, но не в меру, как-то ненужно, печально толста и, пожалуй, от этого груба и сердита.

— Она ведь замерзнет. Маленькая... А если ее сюда пустить? – нетвердо предложил Яша.

— Еще чего!.. Ладно. Взяли номерок, гражданин? И шагайте, – скучно сказала гардеробщица, а когда он повернулся и пошел в мужское отделение, она добавила вдогонку: – Может, ее специально забыли. У магазинов, на дачах вот так привязывают и бросают. С поездов выкидывают, чтобы не догнала, не нашла...

«Ничего. Сейчас выйдет хозяин и заберет рыженькую», – утешал себя Яша, поднимаясь по ступенькам на второй этаж. Встречь ему прошли мужчина и паренек – с распаренными, в бисеринках пота лицами. «Вот кто-то из них, наверное...» – угадывал Яша хозяина рыженькой.

В просторном предбаннике, куда он вошел, почти все места были заняты. «В такую погоду сюда могли притащиться лишь заядлые парильщики. Вот уж полечимся!» – Яша с отрадой взглянул на небольшую очередь, сел в крайнее креслице и, чтобы занять себя чем-то, достал из сумки газету, в которую Лиза завернула ему белье, – номер трестовской многотиражки «Строитель». Сразу же вспомнились остроглазый паренек-корреспондент, его восхищенно - прицепистые вопросы, отвечать на которые было трудно и неловко. Паренек дознавался до чего-то такого, чего на самом деле вроде бы и не было. Любивший иногда покрасоваться, Петя Климов на этот раз, донельзя прочерневший на морозе, едва не плача, спустился с опоры на землю и долго не мог отстегнуть непослушными пальцами заиндевелый карабин. И потом уже, отогревшись немного в прорабском вагончике, он приметил человека из газеты, но на вопросы его отвечал, как и Яша, неохотно и недоверчиво: уже слишком ясно и понятно корреспонденту было все то, что они сами не могли толком объяснить. Получалось, Яша и Петя потому такие хорошие и смелые парни, потому самоотверженный поступок совершили, что в их бригаде процветают большая дружба и взаимовыручка, метод бригадного подряда и хозрасчет, соревнование налажено... Корреспондент отчасти был прав, но как-то мелко, налегке прав, и Петя грубовато запротестовал:

— Чтой-то вы наладили: «самоотверженный труд», «самоотверженный труд»... Где ни попадя слова эти ставите. А, по-моему, коль хорошо я сработал, то не отверг, а утвердил себя трудом. Разве не так? Это ж в дедовские времена, в тридцатые годы ни техники хорошей, ни жилья... Чтоб отлично сработать, строителю надо было лишать себя многого, забыть там про всякий свой интерес... Теперь жизнь иная. И никакие мы теперь не самоотверженные, а нормальные...

— Ага. – Яша поспешил поддержать Петю. – Вот у нас крановщица тетя Клава... Стали ее недавно на пенсию провожать, и тут председатель профкома с трибуны опять это самое заявляет: «Все мы знаем Клавдию Петровну как самоотверженную труженицу...» Да ничего и никого она не отвергала. Работала молодцом, на совесть – вот! За это ее орденом наградили, квартира отличная у нее, пенсия в сто рублей...