Высомол

«Вы и ваши дети - пройдохи. Теперь, когда мать просит трехлетнего сына принести ей стакан воды, он заявляет: «не пойду, - я еще ходить не умею».

Катков вздохнул, подумал и подписал:

«Ребенок, который не упадет».

На рассвете в коридоре двухэтажного дома кот уронил чердачную ляду. Стук не разбудил людей, которые спали обычным сном после трудового дня. Но в трех комнатах стук был услышан (и странное дело) тоже спавшими людьми.

... Секретарь ячейки Бруско поднял со стола отекшую щеку, посмотрел мутными глазами на смявшуюся обложку книги: «Хозяйство и генеральная линия», перевел взгляд на угол, где на кровати, как - то непрочно улегшись, не раздеваясь. уснула жена, и подумал о том, что в последние время он потерял связь с женой.

Потом он подошел к кровати, нежным прикосновением искалеченной кисти разбудил жену и, когда она еще сквозь сон спросила невнятно: - «что, Костя»? - наклонился к ее губам, поцеловал ее теплым поцелуем...

* * *

... Павел вскочил, натянул упавшие «трусы» и выглянул окно. На смутно вырисовывавшемся «Высомоле» предрассветно догорала дежурная лампочка. Павел понял, что он спал только два часа, вернувшись с третьей смены. Но это было чертовски хорошо, что он так рано проснулся. Ведь, он мог проспать.

Кот, уронивший чердачную ляду, кот, проведший ночь на крыше, кот, разбудивший Павла, был бы осыпан в этой комнате благодарностями, если бы Павел знал, что обязан ему пробуждением.

... Степан Егорович приподнялся на холодной холостяцкой кровати. Под ним тоже лежала книжка, сложенная пополам, так, что название ее оставалось скрытым, но внизу страницы мелко виднелось типографское обозначение: № 1. Куприн. т. III. Приложение к «Ниве».

Ночью у него в тяжелых и страшных формах проявилась весенняя тревога. Невыразимые кошмары наваливались на грудь. О них нельзя рассказать, но их содержание приблизительно сводилось к следующему: «архитекторы» железными щетками, какие Катков единственный раз в жизни видел в машинном отделении, чистили его лучший костюм; кто - то наливал ему в огромную пивную кружку «секаровскую жидкость»; Лена била его по плечу и говорила: «у вас седые виски и сердце, папаша». А Борис предлагал ему издать в Германии то, что было начертано Катковым на дверях...

С пробуждением странные видения растаяли, кроме одного. Катков проснулся с сознанием, что сделал чрезвычайную глупость. Его почерк легко узнают там, на дверях. Он может стать объектом для насмешек, а, может быть, и преследований за высказанные мысли. Его назовут контр - революционером и клозетным писакой...

Катков нашарил в коридоре старый, заржавленный солдатский котелок, разболтал в нем сажу, чернила и сапожную ваксу и вышел.

Росное и серое предрассветье... Вымерли жабы, собаки, люди... Архивная пыль еще не повисла над дорогами... Ничем и никем не потревоженный, Катков уже прошел полпути к цели, когда сзади послышался бег и его обогнал Павел.

- Что это у вас, Степан Егорович, - тоже воскресник? - спросил он, указывая на котелок.

Степан Егорович даже задрожал, но сейчас же нашелся:

- Да... нет... Видите ли, я собрался голубятню покрасить... А вы куда изволите? Ах, вот как. На станцию за новыми машинами. Чудесно. Желаю, по велению судьбы, хе - хе, всех благ и удачи...

Павла заинтересовал котелок Каткова, торчавшая из котелка сапожная щетка и, наконец, странное возбуждение Степана Егоровича. Он прошел вперед, подсмотрел через плечо, как Катков юркнул за каменное строение, тихо вернулся. Он успел прочитать все, стоя за спиной Каткова, и вдруг сказал ему в самое ухо:

- Ваша стенгазета помогла. Сегодня же мы поставим вам сюда лампы, а уж душистой бумаги - черт - ма! И еще: социализма завтра не обещаем. Эх, клозетный вы человечек, Степан Егорович. Протоколы переписывать у вас руки болели, а тут...

Павел махнул рукой и пошел, не зная, слышал ли его насмерть перепуганный и выронивший котелок Катков. В заикающемся лепете Каткова отчетливо послышалась только одна фраза: