- Ммм, - промычал Катков, - как стреляный воробей, я вам это предсказывал. Это, я говорил, непоправимый промах. Но это все пустяки, у вас дела могут поправиться. Вас, ведь, не...

И опять заслезились глаза маленького толстенького человечка, как будто целые озера обид и печалей лежали под его бровями цвета отгорающего камыша. Удушье снова нахлынуло на Степана Егоровича.

- Милый мальчик. Они уже были у меня, те, которые, по вашему незабываемому выражению, придумали себе право чистить... Они придираются к старику, молодой человек. Их, видите ли, интересует, почему я отказался переписывать протоколы собраний. Я, по их мнению, чуждаюсь какой - то там общественной работы. Но я не хочу тратить времени на переписывание, извините за выражение, их глупых речей... Молодой человек, почему они не видят, что у меня от тридцатилетнего писания мозоли на пальцах?

Они поделились своими печалями, и теперь чувствования электрика Щеглова и бухгалтера Каткова стали общими. Борис снова почувствовал острую жалость к этому человечку, которого их общие враги хотели заставить переписывать протоколы руками, натруженными многолетним и каждодневным держанием ручки. Борис взял руку Каткова, пожал ее и выдохнул страстным шепотом:

- Степан Егорович, не бойтесь врагов. Может быть, я уже начал мстить...

Тогда Катков снова протянул Борису маленький флакончик и пробормотал:

- Да, ад. Нужно мстить. Только не горячитесь, не делайте глупостей... Вот, понюхайте...

«Это уже было со мной когда - то... Точно такое было, - подумал Борис, пробуя определить: - это повторный рефлекс»...

И зашагал прочь от Каткова...

Подходя к дому, Степан Егорович привычно задержался у небольшого нового каменного строения с пятью тесаными дверьми. Единственная лампочка, которую пока смог уделить сюда завод, сейчас освещала надписи, выведенные мелом на всех пяти дверях.

Степан Егорович заинтересовался, достал пенсне и прочитал: «Закрывайте двери. Дети могут попадать».

Он перевел глаза на другие двери и везде видел эту надпись, сделанную чьей - то заботливой и, по-видимому, женской рукой.

Почему - то эти надписи его возмутили. Он почувствовал острейшую неприязнь к тому, кто писал это, к этому необходимому месту, такому новому, но едва освещенному единственной лампочкой, уже грязному и непроходимому.

Забыв усталость в натруженных ручкой пальцах, он достал из кармана толстый красный карандаш и вывел смаку на первой двери:

«С каких пор вы стали такими заботливыми, уважаемые?»

Он пересунулся к следующей двери, снова прочитал: «Дети могут попадать» и разозлился: «Что за глупые фантазии? Ваши дети и близко сюда не подходят. Они предпочитают гадить прямо на пороге».

Это Степан Егорович начертал на второй двери. А перед третьей дверью он уже вошел в раж. По доскам застучал тяжелый красный карандаш, из - под которого вылилось вдохновенное обличение:

«Заботитесь о детях? А много вы помогли беспризорным? Лицемеры! Долго ли вам новых детей наделать? Я видел, как вы превращали это уединенное место в брачные покои, в помещение для собачьих свадеб».

Четвертая полуоторванная дверь сама просилась под его карандаш...

Степан Егорович перевел дыхание, переступил с ноги на ногу и приписал на последней двери:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.