Когда Анка сбежала вниз, у нижней ступени ее схватил за руку Борис:

- Любимая, - напыщенно прошептал он, - выслушай меня. Неужели?..

Анка не остановилась и пыталась пройти мимо, но он задержал ее руку силой. Он даже хотел притянуть Анку к себе, и губы его уже шептали:

- Любимая, последний поцелуй, и я уйду с твоей дороги, если ты прикажешь мне это сделать.

- Вы... вы... убирайтесь прочь! - крикнула в его - приблизившееся лицо Анка и, вырвавшись с неожиданной силой, пробежала мимо него. Она слышала, как он глухо бросил ей вслед:

- А, так? Хорошо. Я не побегу за тобой. Хорошо же...

За Анкой со стуком захлопнулась дверь телефонной подстанции, и девушка села у молчаливой против обыкновения трубки коммутатора. Из каждого гнезда доски на нее смотрело пространство, изрезанное, как рука старика, сетями проволочных жил, готовое каждую минуту принести страшные или радостные вести. От этого становилось тяжело, внутри обострилась какая - то тревога, подчеркнутая встречей с Борисом, тишиной и одиночеством ночи. В этом странном ощущении сливалось все: едва слышные голоса в заводе, шорох колес по двору завода и стук вагонеток на рельсах; шелест трав и ветер и невнятные слова Бориса; слышанные когда - то и прочитанные слова о преступлениях, любви и крови; мысли и клочочки мыслей о Павле, «Высомоле», о грозовых разрядах и когтях. Это граничило с забытьём, в котором Анке вдруг явственно показалось, что она, взяв у Павла когти, старается влезть на огромный термометр, наверху которого видна красная цифра «42». Это было так нелепо и страшно, что Анка очнулась и сжала руками горячую голову. И снова ей в глаза смотрели стеклянные и неподвижные трубочки грозовых предохранителей из черной, похожей на гроб шкатулки. Это была неосознанная весенняя тревога, которая приходит к кому - нибудь каждую весну, тревога одинаковая в радости и в горе, превращающая лучи луны в лучи неведомых прожекторов, взрывы на каменных карьерах - в разрывы снарядов, прилетевших из неведомых далей, мирные песни за рекой в деревне - в боевые и разухабистые крики. И тогда стоят над землей сплошные и сплошные стоны от собачьих и жабьих голосов.

Анка явственно услышала шорох за окном. Потом на окно легла неясная тень подошедшего сбоку человека. Она хотела вскрикнуть, но уже растворилась одна половина окна, и девушка услышала, как звякнуло на подоконнике железо.

Павел положил на окно когти и тихо проговорил:

- Анка, я починил фонарь на соседнем столбе и заглянул к тебе по делу. Не забудь захватить завтра на воскресник готовые лозунги «Высомола».

Он помолчал несколько секунд и, отвернувшись, договорил:

- И еще одно дело: песня любви - это моя песня. Но я не умею петь и я... я не артист, а электрик...

Борис с тяжелой пустотой в сердце, с горечью обиды и злобы, с острым колотьем оскорбленного самолюбия, словом, со всей совокупностью ощущений побежденного побрел прочь от завода, поминутно вглядываясь на немигавшую дежурную лампочку «Высомола». Ему нравилось возводить все события последних дней на высоту какой - то исключительной трагедии, нравилось думать о себе, как о герое, смелом, решительном и ловком, но потерпевшем случайное поражение. Героем, для которого все это - невозвратимая и случайная потеря прекраснейшей девушки...

И, как всякий герой, Борис думал о мести. Неестественно - решительные планы бродили в его голове. Но он ни одной минуты не останавливался на мыслях о таком простом способе мести, как убийство или что - нибудь подобное. Она, его месть, должна была быть заметной и оригинальной. И сам он должен остаться победителем не за решеткой дома принудительных работ, а победителем на свободе. Ведь, только тогда и стоило бы мстить. Месть по специальности. Необычайная месть. Ответвление от муфты кабеля высокого напряжения, огромный вольтов огонь пережигает лестницу, ведущую на «Высомол», груды тел... И крыша по - настоящему развенчана...

- Это необычайная месть, - беспрестанно повторял Борис и негаданно столкнулся с Катковым.

Шел Степан Егорович с обострившимся удушьем в груди. Его тоже мучила весенняя тревога: сегодня Лена не вышла на условленное свидание. Узнав Бориса, Степан Егорович сразу встряхнулся и обрадованно заболтал:

- А, рыцарь лунного ордена. Теоретик машинной любви. Какая, по велению судьбы... хе-хе... встреча. Ну - с, что у вас на лунном фронте? У меня, знаете ли, маленькая неприятность: моя, так сказать, птичечка не вылетела сегодня навстречу к стреляному воробью... А ваша?

Тут только Катков заметил пустые и застывшие глаза Бориса, которые могли испугать.

Борис глухо проговорил:

- Враг блаженствует: она бегала к нему на крышу, а меня... меня она прогнала. Я виноват сам, но что мне теперь делать? Что мне делать?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.