Начался фильм, который как-то внезапно, сразу оказался во вражде со всем, что испытывал Панкратов в последнюю неделю. Во-первых, это был беспокойный. нервический и какой-то бестолковый фильм. Великолепные костюмы, в которые были выряжены столь же великолепные актеры, серовато-сиреневые римские и помпейские развалины, нарочитая замедленность темпа съемки – во всем этом чувствовалось назойливое присутствие в каждом кадре образованного и весьма уважающего себя режиссера, в котором не было той врожденной, стихийной талантливости, которая позволила бы раствориться, уйти на второй, третий, а то и на четвертый планы, не менторствовать и нравоучить. А во-вторых, по причинам, которые поначалу показались Панкратову просто дикими, весь фильм был построен на какой-то зоологической ненависти к поэту и лорду Джорджу Гордону Ноэлю Байрону, которому, как было известно из всех учебников, человечество должно было быть благодарным за то, что он выступил в палате пэров с речью в защиту рабочих, возвысив голос против филистеров, ханжей, любителей порассуждать о свободе народов, ничего не сделав для этой свободы. Помнил Панкратов, хотя не знал, где именно вычитал, что до того, как погибнуть в борьбе за правое дело греков. Байрон полюбил какую-то графиню в Италии, очень красивую, но почему-то белокурую, тогда как итальянкам полагалось быть сплошь брюнетками. А еще – он ловил выпрыгнувшее из костра сердце своего друга и тоже поэта Шелли, который умер не то от чумы, не то от холеры. Таких мертвецов в те времена полагалось не хоронить, а сжигать.

Байрон в фильме был необычайно худым, высоким, вечно дерущимся на кулаках садистом, которого, казалось, лакомствами не корми, а позволь унизить женщину. И он унижал бедную леди Лэм, которую в быту звали просто Каролиной, почем зря, с истовостью завидной. Заставлял бегать полуголой рядом со своей каретой с факелом в руке. Проделывал и другие штуки, которые могли вызвать и содрогание и испуг. Капитан, положивший фуражку рядом с собой, хохотал и стучал ладошками по коленям. Шляпоносцы с Кубани смотрели на все это действо недвижно и смиренно, не зная, видимо, как отнестись к тому, что им предложили посмотреть, взяв предварительно с каждого по полтиннику.

– За что они его сейчас так?

Панкратов не сразу понял, что именно спрашивает Евгения, но ощущал, что экран ей сейчас ненавистен, где продолжала рыдать и страдать леди Каролина – тонкая, нежная и удивительная, но при этом неожиданно никчемушная.

– Сейчас зачем им?

И Панкратов догадался, наконец, что смысл вопроса Евгении кроется в сейчас-. Вправду, лорд Байрон давным-давно ушел в легенду, разбежались по хрестоматиям его стихи и поэмы, на разных континентах установлены памятники. С какой же стати понадобился такой запоздалый пафос, каким образом поэт и лорд так сильно, так лично обидел автора сценария и режиссера? Панкратов и сам для себя еще не нашел ответа на вопрос, когда внезапно произнес:

– Мстят через века.

– Ему? Кто?

– Да разные. Чувствуют, что видел их всех, а если не их, то их бабушек и дедушек как бы оттуда, сверху.

– Вы о Байроне?

– О нем.

– Кто же мстит?

– Разные сегодняшние. Понимают, что не могли бы, как он, сердятся, локти пытаются кусать, каждому хочется хоть раз посмотреть на себя самого, да и на других оттуда, с самого верху. Если не получается, тогда остается такие фильмы снимать, а кому-то еще и смотреть их.

– Дождемся конца?

Евгения покачала головой. Они вышли на палубу и вновь почувствовали вкус соленого ветра. День осунулся, вода потемнела, а горизонт спрятался в дымке.

– Скоро будут звезды и огни на берегу. Если перейти на другой борт, виден полуостров.

– Не надо. – сказала она. – Давайте посмотрим немного на море, а затем поужинаем... Вы правы: они по сей день мстят мятежному лорду. Однажды мне в руки попала очень старая книга, в которой почему-то был помещен некролог по поводу смерти Байрона. Запомнилась одна дикая фраза: блистательные музы понесли чувствительную утрату в лице лорда Байрона, бывшего последней ветвью фамилии Гордонов, происходивших от шотландского короля Якова Второго. Что-то в этом роде. Вы часто вспоминаете о Якове Втором Шотландском? Ну, например, в те дни, когда кружили вокруг Земли?

– Как я мог вспоминать, если вообще о нем ничего не знаю?

– Честно говоря, я тоже. Бедный Байрон – последняя ветвь... Правда, временное правительство Греции обратилось по этому поводу с воззванием к народу. Начиналось оно словами: «Светлый праздник обратился во дни плача». Но, думаю, никто особенно не плакал. Да и мало кто в Греции понимал, что за англичанин умер в городе Миссолонги... В обращении ни слова о том, что Байрон был поэтом. Удивительно, что и в Англии в ту пору не многие о нем скорбели.

– Вы любите Байрона? – спросил Панкратов.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.