Панкратову все было интересно – и домики, и ограды, и выложенный плиткой тротуар. Он заставлял себя воспринимать этот милый патриархальный мир, как единственную данность, которую ни он сам, ни кто бы то ни было другой не мог видеть с той высоты, которую уже не назовешь земной, – той высоты, которая опасна совсем не так, как любая другая. Действительно, совершенно все равно, упадешь ли ты вниз, если уж такое случится, с высоты в три километра или триста тридцать три. Результат будет одинаково грустный. Но как рассказывали Панкратову многие его товарищи (да он и сам это когда-то испытывал), если что по-настоящему и может испугать, так вовсе не то. что оторвавшийся от Земли неудачно вернется к ней. а совсем иное – что не вернется никогда, умчит, унесется в ту самую бесконечность, смысл которой ни философам, ни психологам неясен. Что значит в бесконечность? Где у этой бесконечности край?

И казалось Панкратову, что оттуда, с той самой не всем понятной высоты, он уже видел и этот городок, и себя самого, меряющего неспешными шагами гулкие тротуары в панцире из хорошо отформованной цементной плитки, и море, жадно лижущее берег, гальку пляжа, бетонные волнорезы. И все это оттуда, как все, что было внизу, представлялось задуманным и сооруженным каким-то старательным декоратором. Ощущение не нравилось Панкратову. Ему хотелось уйти от него – резко, надолго, если не навсегда, раствориться в городке, почувствовать себя только его жителем, его частицей. Ведь были, наверное, такие, кто отсюда никогда и никуда не выезжал. Впрочем, вряд ли... Время другое...

И опять все решил случай. Как-то раз Панкратов оказался у билетных касс пароходства и увидел, что у окошка лишь четверо – молодая женщина в зеленом плаще и совсем немолодая в вязаном платье да двое мужчин в костюмах, галстуках и одинаковых фетровых шляпах. Панкратов почему-то решил, что они друзья, работают бухгалтерами в соседних совхозах на Кубани. Почему именно на Кубани, Панкратов ответить не мог бы.

Так он, спешно попрощавшись с недоумевающей хозяйкой, испытывая некоторый стыд оттого, что собственное поведение выглядело слегка вздорным, оказался с чемоданом в руке у трапа, ведущего на белоснежный теплоход, следовавший рейсом из Одессы в Батуми.

Капитан, еще совсем молодой и необычайно задумчивый, перед отплытием долго глядел на пирс, а затем сказал, не то обращаясь к себе самому, не то вообще ни к кому не обращаясь, что теплоход полупустой.

– Теплоходов скоро и вовсе не будет, – продолжал он. – Слишком медленны и тучны. Да и кому охота плавать, если проще лететь?

Произнеся этот монолог, адресованный в пространство, капитан, сверкая пуговицами и нашивками, поднялся в свою рубку. Теплоход обиженно загудел и отвалил от пирса.

Панкратову очень нравился теплоход, выдраенный до лабораторной чистоты, сверкающий металлом и стеклами, тяжело давящий волны, как подлинный хозяин их. Может, в этом и было нечто старомодное, но зато, безусловно, красивое и гордое. Теплоход плыл так, будто был чуть ли не самым значительным звеном той самой бесконечности, познать которую не дано никому. Теплоход был важен, дороден и впечатляющ.

Мимо, небрежно касаясь рукою сверкающих поручней, пронесся молодой латуннопуговичный капитан с видом не просто озабоченным, а несколько чумным.

Капитан нырнул в какую-то дверь, а Панкратов стал напевать песенку, которую по выходным дням, радуясь ощущению свободы, любил петь его отец:

Капитан, капитан, улыбнитесь! Ведь улыбка – это флаг корабля!» И вдруг увидел, что за ним наблюдают. Два светло-серых, почти голубых глаза, зеленый плащ и резко контрастирующие с плащом золотые, прямо-таки литые волосы.

– Я вас где-то видел, – сказал он смущенно. – Зеленый плащ.

– Вот все, что вы заметили, – ответила ему девушка. – Учту, что плащ полностью затмевает меня. Сменю на другой.

– Да я не об этом. И напрасно вы так. Действительно видел вас где-то.

– У пароходных касс.

– Может быть, – кивнул Панкратов. – Наверное.

– Не наверное, а точно. Тем более, что я вас сразу, еще тогда узнала. На газетных фотографиях вы выглядите постарше.

– Постарше или посолиднее? – поинтересовался Панкратов, пытаясь если и не перехватить инициативу в разговоре, то хотя бы вести его в дальнейшем на равных. – Да к тому же я не верю, что запомнили меня по фотографии. Нас обычно снимают в шлемах и скафандрах.

– Перед полетом в шлемах, а после полетов, как правило, на фоне березок, – сказала и улыбнулась. – Вы – Панкратов. Фамилию я запомнила. И знаю почему. А вот имя забылось.

– Да оно у меня обычное – Николай.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.