- Ты почему не снимаешь? - крикнул я, не отрываясь от видоискателя. Он ответил не сразу и с какой - то непонятной медлительностью:
- Не... знаю. Что - то мешает... не могу.
- Что значит «не могу»?
- Не могу... объяснить. Я уставился на него, даже забыв о небесном феномене. Вот наконец это различие - главное, решающее! Значит, мы не совсем, не до конца одинаковые. Он переживает нечто меня совсем не затрагивающее. Ему что - то мешает, а я свободен. Не задумываясь, я поймал его в объектив и запечатлел на фоне снегохода - двойника. На мгновение я даже забыл о розовом облаке, но он напомнил:
- Оно пикирует. Малиновый колокол уже не опускался, а падал. Я инстинктивно отпрыгнул.
- Беги! - закричал я. Мой новоявленный близнец наконец сдвинулся с места, но не побежал, а как - то странно попятился к своей «Харьковчанне».
- Куда?! С ума сошел! Колокол опускался прямо на него, но он даже не ответил. Я снова прильнул к видоискателю: не упускать же такие кадры. Даже страх пропал. Ничего подобного не снимал никогда ни один оператор. Облако резко уменьшилось в размерах и потемнело. Теперь оно походило на опрокинутую чашечку огромного тропического цветка. От земли его отделяло метров шесть - семь, не больше.
- Берегись! - крикнул я. Я вдруг забыл, что он тоже феномен, а не человек, и гигантским, непостижимым для меня прыжком рванулся к нему на помощь. Как выяснилось, помочь ему я все равно бы не мог, но прыжок сократил расстояние между нами наполовину. Вторым прыжком я бы достал его. Но что - то не пустило меня, даже отбросило назад, словно удар волны или ураганного ветра. Я чуть не упал, но удержался, даже камеры из рук не выпустил. А чудовищный цветок уже достиг земли, и теперь уже не малиновые, а багровые лепестки его, диковинно пульсируя, прикрывали обоих двойников - снегоход и того, кто был мной. Еще секунда, и они коснулись запорошенного снегом льда. Теперь рядом с моей «Харьковчанкой» возвышался странный багровый холм. Он словно пенился или кипел, окутанный переливающейся малиновой дымкой.
Словно электрические разряды, вспыхивали в ней золотистые искорки. Я продолжал снимать, стараясь в то же время подойти ближе. Шаг, еще шаг... еще... Ноги наливались непонятной тяжестью, их словно гнуло, притягивало к ледяному полю. Невидимый магнит в нем как бы приказывал: стоп, ни с места! И я остановился. Холм чуточку посветлел, из багрового опять стал малиновым и вдруг легко взметнулся вверх. Опрокинутая чашечка разрослась, порозовевшие края ее медленно загибались вверх. Колокол превратился снова в змей, а розовое облако в сгусток газа, клубящийся на ветру. Он ничего не унес с земли, никаких сгущений не было заметно в его воздушной толще, но внизу на ледяном поле осталась только моя «Харьковчанка». И ее загадочный двойник и второй «Анохин» исчезли так же внезапно, как и появились. Лишь на снегу еще виднелись следы широченных гусениц, но ветер уже сдувал их. Скрылось и «облако», пропало где - то за ребром ледяной стены. Я посмотрел на часы. Прошло тридцать три минуты с тех пор, как я, очнувшись, засек время. Я испытывал необычайное чувство облегчения от сознания того, что из моей жизни ушло что - то очень страшное, страшное по своей необъяснимости и тем более страшное, что я уже начал привыкать к этой необъяснимости. Исчезла и невидимая преграда, не подпустившая меня к двойнику. Сейчас я беспрепятственно подошел к своему снегоходу и сел на железную ступеньку, не заботясь о том, что примерзну к ней на крепчавшем морозце. Ничто меня уже не заботило, кроме мысли о том, как объяснить этот получасовой кошмар. И во второй, и в третий, и в десятый раз, опустив голову на руки, я спрашивал вслух:
- Что же произошло после катастрофы?
И мне ответили:
- Самое главное, что вы живы, Анохин. Честно говоря, я опасался самого худшего. Я поднял голову: передо мной стояли Зернов и Толька. Говорил Зернов, а Толька рядом топтался на лыжах, перебирая палками. Лохматый и толстый, он, казалось, утратил всю свою скептическую насмешливость и смотрел по - мальчишески возбужденно и радостно.
- Откуда вы? - спросил я. Я так устал и измучился, что не в силах был даже улыбнуться. Толька заверещал:
- Да мы близко. Ну, километра полтора, два от силы. Там и палатка у нас стоит...
- Погодите, Дьячук, - перебил Зернов, - об этом успеется. Как вы себя чувствуете, Анохин? Как выбрались? Давно?
- Сразу столько вопросов, - сказал я. Язык поворачивался у меня с трудом, как у пьяного. - Давайте уж по порядку. С конца. Давно ли выбрался? Не знаю. Как? Тоже не знаю. Как себя чувствую? Да, в общем, нормально. Ни ушибов, ни переломов.
- А морально? Я наконец улыбнулся, но улыбка получилась, должно быть, кривой и неискренней, потому что Зернов тотчас же снова спросил:
- Неужели вы думаете, что мы бросили вас на произвол судьбы?
- Ни минуты не думал, - сказал я, - только судьба у меня с причудами.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
11. «С чего начать?» (1900 - 1901)