Всадники ниоткуда

- Скорее это какие - нибудь кибернетические устройства.

- Откуда?

- Из Европы, конечно. Или из Америки. Кто - то их придумал и здесь испытывает.

- А с какой целью?

- Сначала, скажем, как экскаватор для выемки и подъема тяжелых грузов. Попалась для эксперимента «Харьковчанка» - вытащили.

- Зачем же ее удваивать?

- Возможно, что это неизвестные нам механизмы для воспроизведения любых атомных структур - белковых и кристаллических.

- А цель... цель? Не понимаю...

- Способность понимать у людей с недоразвитым мозжечком, по данным Бодуэна, снижена от четырнадцати до двадцати трех процентов. У тебя примерно пятнадцать. Сопоставь и подумай, а я подожду. Есть еще один существенный элемент гипотезы. Тольке так хотелось понять поскорее, что он безропотно проглотил и Бодуэна и проценты.

- Сдаюсь, - сказал он. - Каной элемент?

- Двойники, - подчеркнул я. - Ты был на пути и истине, когда говорил о самогипнозе. Но только на пути. Истина в другом направлении и на другой магистрали. Не самогипноз, а вмешательство в обработку информации. Никаких двойников фактически не было. Ни второй «Харьковчанки», ни второго Анохина, ни двойничков - бытовичков, вроде моей куртки или съемочной камеры. «Облако» перестроило мою психику, создало раздвоенное восприятие мира. В итоге раздвоение личности, сумеречное состояние души.

- И все же в твоей гипотезе нет главного: она не объясняет ни физико - химической природы этих устройств, ни их технической базы, ни целей, для каких они созданы и применяются. Назвать мою околесицу гипотезой можно было только в порядке бреда. Я придумал ее наспех как розыгрыш и развивал уже из упрямства. Мне и самому было ясно, что она ничего не объясняла, а главное, никак не отвечала на вопрос, почему требовалось физически уничтожать двойников, существовавших только в моем воображении, да еще не подпускать меня к таинственной лаборатории. К тому же придумка полностью зависела от проявленной пленки. Если киноглаз зафиксировал то же самое, что видел я, моя так называемая гипотеза не годилась даже для анекдота.

- Борис Аркадьевич, вмешайтесь, - взмолился Толька.

- Зачем? - ответил, казалось, не слушавший нас Зернов. - У Анохина очень развитое воображение. Прекрасное качество и для художника и для ученого.

- У него уже есть гипотеза.

- Любая гипотеза требует проверки.

- Но у любой гипотезы есть предел вероятности.

- Предел анохинской, - согласился Зернов, - в состоянии льда в этом районе. Она не может объяснить, кому и зачем понадобились десятки, а может быть, и сотни кубических километров льда. Смысл сказанного до нас не дошел, и, должно быть, поняв это, Зернов снисходительно пояснил:

- Я еще до катастрофы обратил ваше внимание на безукоризненный профиль неизвестно откуда возникшей и неизвестно нуда протянувшейся ледяной стены. Он показался мне искусственным срезом. И под ногами у нас был искусственный срез: я уже тогда заметил ничтожную плотность и толщину его снегового покрова. Я не могу отделаться от мысли, что в нескольких десятках километров отсюда может обнаружиться такая же стена, параллельная нашей. Конечно, это только предположение. Но если оно верно, какая сила смогла вынуть и переместить этот ледяной пласт? Облако? Допустим, мы ведь не знаем его возможностей. Но «облако» европейского или американского происхождения? - Он недоуменно пожал плечами. - Тогда скажите, Анохин, для чего понадобились и куда делись эти миллионы тонн льда?

- А была ли выемка, Борис Аркадьевич? У вынутого пласта, по - вашему, две границы. Почему? - оборонялся я. - А где же поперечные срезы? И выемку естественнее производить кратером.