Война сменила одежду, но не могла по команде старшины откинуть семнадцать привычно прожитых лет, не могла круто переделать Ленчика в ефрейтора Кобликова.
Переделать не могла, но тяжело гнула под себя, пользуясь тем, что не было у Кобликова мужской воли и опыта прожитых лет.
Война рывком распахнула перед Ленькой скрипучую дверь в то, что называется жизнью. И пахнуло оттуда с первым же шагом смертью, трудными и запоздалыми думами живых, дикой усталостью и обнаженной беспощадностью бытия. Ленька вдруг понял, как много надо сил, умения и воли, чтобы пройти по узкой кромочке.
Только сообразил все это ефрейтор Кобликов поздно, потому что мотобот с каждым выхлопом дыма, с каждым оборотом винта приближал его к суду военного трибунала. Суд тот будет скорый и справедливый, ибо виноват ефрейтор Кобликов тяжелой виной. Погубил он, наверное, не одну сотню людей. Малой мерой сможет ответить Кобликов, когда выведут его без погон и без ремня перед строем солдат, зачитают приговор и потом своя же пуля оборвет семнадцатилетнюю жизнь Леонида Васильевича Кобликова, бывшего ефрейтора, бывшего радиста, бывшего комсомольца. Единственного сына пожилой несуетливой женщины, вот уже два десятка лет с утра до вечера хлопочущей в деревянной больничке, оберегая жизнь людей.
Некому будет защитить Леньку Кобликова от беды, потому что из разведгруппы, посланной на Вороний мыс, он один возвращается живым и здоровым.
Сквозь прорывы тумана виднелись скалы. Неуютные стены сопок, зажавшие фиорд угрюмой навесью гранита. Неспешно тянулись каменные берега. Слева по борту они круто обрывались Вороньим мысом. На нем Кобликов провел пять суток, оказавшихся невыносимо долгими, большими, чем прожитая до этого жизнь.
На юге раскатисто грохотало. Словно там, забавляясь, катали по каменной столешнице чугунные шары. Расстояние и низкое небо скрадывали разливающийся грохот. В нем, как в раскатах дальней грозы, нельзя было различить отдельные удары, но ясно было, что гроза бушевала нешуточная.
— Поддают наши жару егерям, — сказал матрос, вытащил кисет и снова принялся скручивать цигарку. Озябшие пальцы плохо слушались. Бумага рвалась, и крупинки табака просыпались на смоленую, пропахшую керосином палубу, исклеванную очередями «юнкерса».
— С раннего утра началась артподготовочка... Теперь, наверное, уже наши через фиорд перескочили и сели егерям, как чирий на губе...
Ленька молчал. Он услышал далекую канонаду сразу, как оказался на палубе. И тогда же понял, что опоздал. То, что теперь сообщит он капитану Епанешникову, окажется ненужным. Не снимет вины с радиста Кобликова.
— Авиаторы засекли движение катеров противника на Вороний мыс из норвежского рыбачьего поселка. Вот здесь!..
Узкий и твердый ноготь начальника штаба дивизии прошелся по раскрашенной бумаге, оставив вмятую линию. Она протянулась от берега через залив к остроконечному мысу, смахивающему очертаниями на голову вороны. Каменная ворона разевала клюв — это была маленькая бухточка на западном берегу мыса, единственный подход со стороны моря. В остальных местах берега обрывались неприступными срезами гранита. «Голова» соединялась с берегом узким перешейком, переходившим в пологий склон. На склоне располагались береговые батареи, прикрывавшие город. По батареям дивизия готовилась нанести удар.
— Или вы считаете, капитан, что егеря на катерах в собственное удовольствие раскатывают? Занимаются морскими оздоровительными прогулками?..
Епанешников молчал. Он не мог принять опасений начальника штаба: ведь удобных подходов к мысу нет. В бухточку на западном берегу могут подойти только мелкосидящие катера. Бессмысленно немцам сосредоточивать здесь резервы для контратаки. Выход через перешеек открыт. Контратакующих можно легко накрыть эрэсами и минометным огнем из-за фиорда. Катера, которые заметили летчики, наверное, везли обычные припасы егерским дозорам на Вороний мыс. Поэтому командир разведывательной роты с деланным вниманием рассматривал хорошо знакомое ему изображение мыса на листе бумаги, разлинованном квадратами, усеянном множеством цифр, обозначавших высоту безымянных сопок. Сопок на карте было навалом. Только в полосе обороны дивизии их наверняка хватило бы на иную область. Все сплошь безымянные, пронумерованные, без единого живого названия.
— Неделю назад лейтенант Кременцов был с разведчиками на Вороньем мысу, — сказал командир роты. — Прошел вглубь, до озерка. Обнаружил лишь отдельные дозоры и наблюдателей на сопках...
— Знаю, капитан, что было неделю назад. Меня интересует, что произойдет, когда наши батальоны пойдут за фиорд к береговым батареям. На войне не только саперам ошибаться нельзя. К начальникам штабов и командирам разведывательных рот эта присказка тоже относится. На мысу в скалах нехитро и полк спрятать... Возможность контрудара по правому флангу мы обязаны тоже предусматривать...
В простуженном голосе полковника прорезался металлический звон.
— Приказываю выслать на Вороний мыс разведгруппу с рацией. Пусть сидят там до самого штурма... Сидят, смотрят во все глаза и, скажем, четыре раза в сутки передают сообщения.
— Ясно, товарищ полковник.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Комсомол рапортует партийному съезду
Специальный корреспондент «Смены», капитан второго ранга Александр Золототрубов на приеме у Семена Михайловича Буденного