«Властью пристального взгляда»

О, запах цветов,
доходящий до крика!

Каким надо обладать чутьем, чтобы в слове выразить запах, доходящий до крика... «Крик» — слуховое ощущение распространено на запах. Диффузия ощущений и чувств делает поэзию Волошина многомерной.

На его акварелях, названных подчас строками из его стихов или подписанных его двустишиями, видны морщины, нет, скорее борозды земли. Он не копировал коктебельские уголки и извилины лазурного залива, он воссоздавал свой мир, в котором современность сочеталась с историей и археологией. Надо было много и долго бродить по земле, чтобы воссоздать ее утренний, дневной, вечерний, ночной облик. Облик пустыни и сада, парижского людского муравейника и среднерусского раздумчатого пейзажа воссозданы в его стихах и поэмах, акварелях и статьях.

Однажды в районе Коктебеля работали геологи. Познакомившись с Волошиным и его акварелями, они нашли, что его не натурный, а как бы условный пейзаж «дает более точное и правдивое представление о характере геологического строения района, нежели фотография!». Геологи заказали Волошину серию акварелей. Он с гордостью говорил об этом, исполненный веры «в искусство, как в самую точную и верную меру вещей».

Не только в живописи, но и в поэзии он сочетал планетарное видение с видением деталей. И то и другое видение позволяло ему проникать в тайники природы и души человеческой.

Стих Волошина разнообразен, как и тема, к которой он обращался, как образы, которые были для него характерны.

В стихах своих Волошин драматичен и созерцателен, весел и угрюм, раздумчив и певуч. В стихе выражена напряженная жизнь его души. Слово, ритм, интонация чутко передают внутреннюю энергию автора.

Вячеслав Иванов в 1904 году писал Волошину: «У вас глаз непосредственно соединен с языком. Вы какой-то говорящий глаз». Это верно. Но этого мало. У Волошина абсолютный слух. Мелодика его стиха подключена к системе его зрительных образов, к звукозаписи, к мысли.

Изобразительность слова Волошина можно объяснить его живописным даром. Но этого объяснения недостаточно. Его проницательность историка и психолога видна во всех его произведениях. Он оставил после себя статьи о поэзии и живописи, имеющие научное значение.

Он художник-акварелист. Не профессионал-археолог, он открыл в Коктебеле следы Каллиеры — древнего города. Зная склоны и тропы Коктебеля, он установил наличие здесь восходящих воздушных потоков, столь удобных для планеризма. Как известно, существовала коктебельская школа планеристов, давшая целую когорту авиаконструкторов и летчиков.

Он работал всегда, и всегда ждал гостей в свой дом, и был готов к тому, что его работу прервут. Он был радушен и гостеприимен, и к нему, на свет, далеко видимый из его венецианских окон, съезжались поэты, живописцы, музыканты, ученые, артисты. Некоторые говорили о нем как о крымском отшельнике. Его рисуют домоседом, чуть ли не бирюком. А он был общительнейшим из русских поэтов. Он собирал силы новой литературной, живописной, мыслящей России.

Гармония, чувство меры и сообразности, архитектоники были в Волошине главенствующими. Это выражалось даже в манере чтения. Волошин не поддавался моде. В ту пору, когда все поэты читали с самовлюбленным завыванием, он читал так, что слова в его чтении были осязаемы, четко очерчены, рельефны.

Настоящий мастер всегда подмастерье, ученик, всегда в поиске и заботах. Таков Волошин в стихотворении «Подмастерье» (1917). Он говорит об основных принципах своей работы:

Мне было сказано:
Не светлым лириком, что пишет
Широкие и щедрые слова
На вихри струнные, качающие душу,
Ты будешь подмастерьем
Словесного святого ремесла,
Ты будешь кузнецом
Упорных слов...

Мастерство поэта и художника, градостроителя и ученого-физика не существует обособленно от духовных исканий каждого из них. Мастерство подключено к общей системе идей и образов, владеющей каждым из них.

Древняя Русь и современный Париж, строители соборов и кузнецы, летописцы и новейшие художники, авиаторы и путешественники — все это занимало свое место в поэтическом мире Максимилиана Волошина и помогало ему стать одним из видных мастеров русской поэзии нашего века. Он был хранителем «святого ремесла», как назвала работу поэта Каролина Павлова.

Творческие достижения Волошина признавали М. Горький и А.Луначарский, И.Анненский и М.Сарьян, В.Брюсов и М. Кузмин, В. Вересаев, М. Цветаева и А. Белый, А. Толстой и И. Эренбург и многие другие. Однако, изданный скудными дореволюционными тиражами, он оставался поэтом, известным сравнительно небольшому кругу любителей.

Не исключена популярность М. А. Волошина в будущем. С поэтами, истинными поэтами, иногда это случается. Наша скромная задача как раз и состояла в том, чтобы показать, что Максимилиан Волошин достоин нашего внимания и нашей признательности.

Те, кто постарше, помнят, что Блок долгое время был автором только «Двенадцати» и «Скифов». Все остальное им написанное тонуло в туманах символизма. Прошло много лет, и весь корпус блоковских сочинений вошел в читательский обиход.

По-разному складывались посмертные судьбы Есенина и Брюсова, Ахматовой и Цветаевой, Пастернака и Заболоцкого. По-разному и в разное время «оттаивала» то одна, то другая часть наследия, то на виду у читателей, то за сферой их внимания.