– И ты, моя маленькая, все еще надеешься?
И дрогнувшей рукой нашла внизу край фартука, понесла к глазам.
Птица как будто напомнила ей о чем-то.
Очнувшись, бабушка Гошехан поспешно закрыла ворота, потом, торопясь, словно только что вырвалась из невидимых рук, которые долго не отпускали ее, кинулась в дом. Хлопот у нее нашлось сразу столько, что позвала и меня: надо принести из сарая дров, найти таз, достать с печки мыло.
Сначала она замачивает совершенно чистое, пахнущее сундуком белье. Потом садится латать и штопать.
Почти до обеда, ни разу не поднявшись, сидит она, не разгибая спины, слепо тыкает иголкой, чинит старые, совсем уже никуда не годные брюки и такую же ветхую рубашку. Рубашка эта давно уже выцвела, теперь она изжелта-серая, и вид у нее такой дряхлый, словно, тряхни ее хорошенько, она тут же рассыплется, останутся от нее только крепкие заплатки. Но бабушка Гошехан, мучаясь, пришивает еще одну.
Вот она аккуратно подгибает края лоскутка, натягивает рубец, делает мелкий стежок, рассматривает потом почти каждый. И так же пристально разглядывает она то место, которое штопает. Посмотрит и с лица, и с изнанки, и там, и тут проведет по ниткам рукой, потрогает пальцами, а потом, прижимая к худым коленям, долго станет разглаживать штопку своей сухой ладошкой, и глаза у нее при этом сделаются такие озабоченные: уж не будет ли здесь тереть? Не будет беспокоить того, кто наденет эту рубашку?
Оставив на время штопку, с моей помощью она вытаскивает из кладовки другой сундук. Он поменьше того, что стоит у нас в большой комнате, и железные полоски на нем давно поржавели. Бабушка достает из него светло-коричневые парусиновые туфли.
Эти туфли мы купили с ней несколько лет назад, и, хоть было это давно, я до сих нор помню, как суетилась она в нашем аульском магазине, как смотрели на нее в это время мужчины и женщины.
– Кому ты их берешь, Гошехан? Внуку твоему они большие...
Но бабушка ничего не отвечала, она только попросила надеть их сперва одного парня постарше, потом другого, третьего, пока парусиновые эти туфли не примерили все молодые мужчины, которые были тогда в магазине. Никто из них не отказал бабушке, все покорно надевали обувку, которую теперь почти никто и не носит, и бабушка перед всеми становилась на коленки, трогала непослушным пальцем носы, потом охватывала ногу в туфле ладонями, и так надолго задумывалась, словно это было очень сложное дело – выбрать дешевые туфли из парусины...
И каждый год примерно в это же время достает она их из сундука, любуется ими, а потом, прижимая к кофточке на груди, несет на улицу, рядком выставляет их на завалинке, на ветерок да на солнышко.
Есть в этом сундуке и еще одна вещь, которую бабушка Гошехан не доверяет ни одной живой душе. Даже мне, самому послушному внуку, она не дает и пальцем дотронуться до небольшого полотняного мешочка. Сама вынимает его из сундучка, высыпает на стол какие-то продолговатые штучки, похожие на белые патроны, бережно раскладывает их один рядом с другим, негромко шепчет:
– Кресало... кресало… еще кресало!
Потом она берет выпавшую из полотняного мешочка спичечную коробку, вынимает спички и тоже раскладывает их рядком – одну под каждой из этих штуковин, которые она называет кресалами. Считать бабушка не умеет и при помощи спичек узнает, все ли на месте.
Вот уже который год спичек оказывается на одну больше, чем этих белых патронов, и бабушка говорит мягко и как будто чуток виновато:
– Только одно кресало я взяла за все это время! Жалко мне стало человека, вот я и взяла.
Это тоже было давно. Однажды ранней зимой наш сосед Индрис с вечера оставил трактор, на котором работал, у себя во дворе, – утром тот никак не хотел заводиться. Чего только не делал с ним Индрис! Но мотор ударит несколько раз, и молчок. Затрещит, затрещит и снова споткнется.
Утро стояло морозное, и далеко было слышно и резкую дробь и обиженный голос Индриса, когда она обрывалась. Вокруг трактора уже собрались соседи, стали помогать советами, да только пользы от этого было мало, и скоро приехал на коне бригадир, стал кричать, что Индрис – лентяй и бездельник. Тогда-то бабушка и не выдержала...
Она забежал а в дом, открыла сундучок с ржавыми металлическими полосками на крышке, развязала полотняный мешочек. Подошла к плетню и окликнула парни:
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.