Его иногда называют самым красивым поэтом пушкинской эпохи. И действительно, обаятельный и мужественный облик Дмитрия Владимировича Веневитинова (1805 – 1827) можно сравнить лишь с портретами, запечатлевшими классические черты европейских прославленных поэтов того времени – лорда Байрона, Гете, Перси Шелли. Современница оставила весьма примечательное словесное изображение молодого поэта: «Это был красавец в полном смысле этого слова. Высокого роста, словно изваяние из мрамора. Лицо его имело, кроме красоты, какую-то еще прелесть неизъяснимую. Громадные глаза голубые, опушенные очень длинными ресницами, сияли умом». К этому красноречивому изображению Веневитинова мало что могут добавить его знаменитый портрет 1826 года работы французского живописца Ансельма Лагрене: тот же прекрасный, гордый профиль, открытый, смелый взгляд огромных глаз, решительно сжатый маленький рот, тонкие, длинные «музыкальные» пальцы, – и столь же безукоризненная, античная красота поэта, лежащего уже на смертном одре (рисунок К. Афанасьева). Стоит упомянуть и о звучном голосе и блестящем даре слова, присущих Д. Веневитинову и дополняющих его романтический портрет.

Этот облик юного поэта настолько обаятелен, возвышен, идеален, что волей-неволей становится влиятельной легендой, чем-то вроде нового мифа об античном красавце Адонисе. Но за романтической легендой стоит реальный человек, ею заслоненный.

Как заслоненным оказался и подлинный творческий облик писателя романтическими легендами и сменившими их «оригинальными трактовками» формалистического литературоведения 20-х годов нашего столетия. «Голубой» облик трагического страдальца – поэта, безнадежно влюбленного в «северную Коринну», знаменитую красавицу Зинаиду Волконскую, сменился затем весьма решительной характеристикой Веневитинова как безликого эпигона, поэта несамостоятельного, перепевавшего не лучшие образцы элегической школы Жуковского. Поэт настолько основательно заслонен от нас этими затвердевшими шаблонами, что новейшему исследователю и читателю Веневитинова необходимо снова вернуться к жизни и сочинениям юного поэта и хотя бы в основных чертах восстановить неповторимую эпоху отечественной культуры, породившую одну из «замечательнейших организаций нашего времени», как назвал поэта его друг Владимир Одоевский. Это тем более надо сделать, что Дмитрий Веневитинов важен для нас не только своими творческими идеями и достижениями, но и самим направлением, главным пафосом, внутренней логикой не до конца высказавшейся богатой жизни духа, двигавшей его поэтической мечтой. И лишь постигнув подлинного Веневитинова, мы поймем настоящую значимость-этого незаурядного литературного явления, его жизненную и творческую «сверхзадачу», увидим его происхождение, корни самобытной его поэзии. А для этого стоит на время вернуться в прошлое столетие, в грибоедовскую Москву, столь полно запечатленную в «Горе от ума» и «Евгении Онегине», а также в пушкинский Петербург, воспетый в том же «Онегине» и «Медном всаднике».

...Москва, 1844 год. По шумной и пестрой Мясницкой (ныне улица Кирова) неспешно идет немолодая бледная женщина в черном. На поблекшем печальном лице ее запечатлелись следы былой необычайной красоты, длинные исхудалые пальцы привычно сжимают католический молитвенник в фиолетовом бархатном переплете и гранатовые четки. Взгляд путницы безразлично скользит по златоглавым церквам, трактирам и лавкам, не узнавая давно покинутые места. Казалось, она всецело погружена в свои грустные вдовьи думы, и мысли ее витают далеко от Москвы и России.

Княгиня Зинаида Александровна Волконская, некогда звезда московского высшего общества, блиставшая многими талантами, хозяйка знаменитого салона, проездом из Петербурга в Рим заглянула в город своей молодости, но воспоминаний не искала. Она шла помолиться во французскую католическую церковь, что в Милютинском переулке. Однако задумавшаяся княгиня миновала поворот к костелу и, дойдя до церкви св. Евпла, свернула по старой памяти в коротенький Кривоколенный переулок и вдруг остановилась перед двухэтажным, простой, но строгой «ампирной» архитектуры особняком*.

_________

* Дом этот, под номером 4, и поныне стоит в Кривоколенном переулке. Фасад его, видный и с улицы Кирова, украшают две мемориальные доски, одна с именем Д. Веневитинова, другая – в память о состоявшемся здесь в 1826 году пушкинском чтении «Бориса Годунова».

Волконская узнала дом ее друзей Веневитиновых, столь ей памятный. Сонм элегических воспоминаний и летучих волшебных теней прошлого, образы Пушкина, Мицкевича, Вяземского, Глинки, юного Веневитинова властно овладели ее воображением и сразу заставили позабыть о запутанных денежных делах и роскошной римской вилле Палаццо Поли, где ждали княгиню русские художники и итальянские католические прелаты. Княгиня долго смотрела на окна залы, где Пушкин некогда читал в ее присутствии «Бориса Годунова» и где сама она играла в домашних спектаклях и живых картинах. Затем она отправилась в Симонов монастырь, где преклонила колени на могилах Дмитрия Веневитинова и его матери. Чувства свои Волконская выразила потом в письме к брату поэта Алексею Веневитинову: «Москва мне дорога... Какие сердца я там нашла! Мои воспоминания!» И эту бурю воспоминаний вызвал в душе княгини Зинаиды вид скромного московского особняка.

Дом Веневитиновых, где кипела некогда богатая духовная жизнь и где собирались выдающиеся личности той эпохи, был обычным московским дворянским гнездом. Дмитрий Веневитинов родился здесь 14 сентября 1805 года. Отец его дослужился в гвардии лишь до чина прапорщика, но род дворян Веневитиновых был древний, заслуженный и богатый, они владели обширными поместьями в Воронежской губернии. И жили широко, хотя и без лишней роскоши. Родители будущего поэта слыли по Москве людьми просвещенными и хлебосольными, в доме у них собирались художники, певцы и музыканты. Мать Дмитрия – Анна Николаевна после смерти мужа стала полновластной хозяйкой этого «салона артистов» и сумела сделать его московской достопримечательностью. С той же спокойной уверенностью она сама принялась за воспитание и образование сына Дмитрия и лишь восьмилетним передала его гувернерам и преподавателям, которых тщательно выбрала и не ошиблась.

К семнадцати годам домашнее образование Дмитрия Веневитинова было завершено. Юноша стоял на пороге жизни, полный светлых надежд и обаяния молодости. Некоторые представления о его характере могут дать следующие строки стихотворения друга юности поэта, столь же юного и пылкого Алексея Хомякова:

Пой, Дмитрий!

Твой венец –

зеленый лавр с оливой;

Любимец сельских муз

и друг мечты игривой,

С душой безоблачной,

беспечен, как дитя,

Дни юности златой

проходишь ты шутя.

Знатное происхождение, богатство, счастливая внешность, энергичность, блестящие способности и глубокие познания Веневитинова открывали ему дорогу к незаурядной жизненной судьбе. Речь шла, понятно, не об одной служебной карьере и успехах в светском обществе, хотя их неизбежность для всех окружающих была очевидна. Юный поэт многим представлялся неким символом новой романтической эпохи с присущей ей любовью ко всему возвышенному и прекрасному. Друг Пушкина П. А. Плетнев писал о Веневитинове: «Природа сама, кажется, с удовольствием приготовила это существо, которому судьба столько благоприятствовала». Вообще в воспоминаниях и стихотворениях о поэте характерны именно удивление, взгляд как бы снизу вверх и любование замечательной личностью. «Веневитинов был человек, какие встречаются редко. Он соединял в себе способности поэта-художника с умом философа. Необыкновенная натура его развилась рано при благоприятных обстоятельствах. Счастливый выбор наставников, избранное общество, довольство в жизни, все способствовало тому, что в двадцать лет он был уже более, нежели образованным человеком – он был художник и мыслитель», – писал о поэте современник.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.