Бытие познается поэтом с помощью творческого слова. Именно здесь с наибольшей очевидностью показано, что романтизм был для Веневитинова и его друзей не только литературой, но и философией жизни.
Очевидно немецкое происхождение этой идеи. Шеллингова натурфилософия дала поэзии впечатляющую картину мира как вечного движения творимой жизни. Она же заговорила о глубинах человеческого духа и воли. Прекрасно сказал об этом в «Русских ночах» В. Ф. Одоевский: «В начале XIX века Шеллинг был тем же, чем Христофор Колумб в XV; он открыл человеку неизвестную часть его мира, о которой существовали только какие-то баснословные предания, – его душу!» Жуковский, переводивший поэзию Шеллинга, первый у нас понял значение этого великого открытия, и в его стихотворении «Невыразимое» (1819) предопределены пути философской лирики русского романтизма. Шедшие за ним любомудры штудировали уже самые тексты философических сочинений немецкого романтического мыслителя и почерпнули там многие темы своей поэзии. Веневитинов осознал важность идеи всеобщей связи явлений: «Если цель всякого познания, цель философии есть гармония между миром и человеком (между идеальным и реальным), то эта же гармония должна быть началом всего». Ему ясно, что эта капитальная идея лежит и в основе поэтического творчества.
Именно поэтому гармония между человеком и природой становится постепенно одной из главных тем поэзии Веневитинова и воздействует на общий ее характер. Веневитинов говорил, что саморазвитие природы совпадает с движением поэтического сознания: «Поэт, без сомнения, заимствует из природы форму искусства; ибо нет форм вне природы...» Романтический идеализм его поэзии – это идеализм объективный, уверенно ограничивший сферу лирического сознания и признавший суверенные права вечно обновляющегося мира природы. Лирическое сознание уже ощущает рядом с собой таинственную, иногда враждебную мощь вечной природы, древний хаос, шевелящийся под тонким покровом обыденного бытия, – тема, которую потом разовьет Тютчев.
Очевидно, что при этом радикально меняется место поэта в мире, его высокое предназначение. Для Веневитинова поэт уже не бурный байронический гений и не тихий элегический мечтатель. Его поэт – провидец, «создания свидетель», созерцатель природы и одновременно ее исследователь, творчески познающий законы бытия и стремящийся к воплощению невоплощенного, к «тайнам вечного творения». Характерны перемены в созданном Веневитиновым образе Байрона: великий бунтарь у него говорит об «обмане свободы» и так поясняет свое путешествие в восставшую Грецию:
Здесь думал я поднять таинственный покров
С чела таинственной природы.
Образ поэта у Веневитинова в постоянном движении, ибо творческое сознание ищет вдохновения «вчуже», то есть в окружающем его бытии:
Открой глаза на всю природу, –
Мне тайный голос отвечал, –
Но дай им выбор и свободу.
Твой час еще не наступал:
Теперь гонись за жизнью дивной
И каждый миг в ней воскрешай,
На каждый звук ее призывной –
Отзывной песнью отвечай!
Это не только «сын богов, любимец муз и вдохновенья», но и «истинный пророк», избранник природы, понимающий ее темные пророчества и облекающий мир в стройные звуки своей лиры:
Его богиня – простота,
И тихий гений размышленья
Ему поставил от рожденья
Печать молчанья на уста.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
Вице-адмирал Виссарион Григорьев отвечает на вопросы корреспондента «Смены»