Поэтому для Веневитинова идеалом поэта становятся Шекспир и мудрый наставник из романтической «страны мечтаний» – Гете, «величественная простота» которого противопоставляется «пламенному, всегда необузданному восторгу Шиллера». Поэт отстаивает идею объективной поэзии, спокойного творческого размышления о мире и человеке.

Образ поэта в лирике Веневитинова неотделим от темы времени, мировой и национальной истории, образа вечности, подчинен романтической теории народности. Уже в первом «Сонете» (1824) есть грандиозные, далекие от элегического стиля образы – «преддверье вечности», «развалины мира», дана поистине апокалиптическая картина мировой катастрофы, где среди развалин и хаоса раздается все же слабый голос веры, надежды и любви, голос человека, который, все побеждает – и даже самое вечность. В стихотворении в прозе (или апологе, как тогда этот жанр называли романтики) «Скульптура, живопись и музыка» (1825) и стихотворении «Италия» (1826) поэт жаждет погрузиться в минувшее, заглянуть в бездонный колодец истории, познать и воспеть вечную красоту классической древности.

Споря с Полевым о «Евгении Онегине», Веневитинов заговорил о поэте как выразителе народного самопознания: «Народность отражается не в картинах, принадлежащих какой-либо особенной стороне, но в самих чувствах поэта, напитанного духом одного народа и живущего, так сказать, в развитии, успехах и отдельности его характера». При этом необходимо напомнить, что поэт был отнюдь не чужд политических идей своего времени. Герцен с полным основанием назвал Веневитинова «юношей, полным мечтаний и идей 1825 года». Идеи вольности тогда носились в воздухе, и они отчетливо звучат в поэзии Веневитинова, откровенно беседовавшего с декабристами и читавшего французских политических мыслителей (Бенжамена Констана, Руайе-Колара и др.). Так что его поэзия весьма конкретна в своих идеях, чужда философических отвлеченностей, в ней преходящее постоянно соотносится с вечным, поверяется непреходящими ценностями. Белинский писал об этой особенности Веневитинова: «В его стихах просвечивает действительное идеальное, а не мечтательно идеальное направление».

Понятно, что столь значительные темы в поэзии Веневитинова лишь намечены. Но поразительны проницательность, смелость и энергия, с которой он определяет пути, по которым вскоре пойдут другие – молодой Шевырев, Алексей Хомяков, поэты тютчевской школы. В Веневитинове совершалась скрытая напряженнейшая работа духа, он умел «каждую минуту жизни обращать в поэзию» (Одоевский), и его поэзия, проза и письма – это то, что показалось на поверхности, было как-то запечатлено, оформлено. Об этой работе некоторое представление могут дать слова Федора Хомякова, жившего в Петербурге на одной квартире с Веневитиновым и постоянно наблюдавшего одну и ту же картину: «Представь себе, что у него в 24-х часах, из которых составлены сутки, не пропадает ни минуты, ни полминуты. Ум и воображение и чувства в беспрестанной деятельности». Стихотворения, заметки, письма – все это соединяется в своего рода лирический дневник, и сам Веневитинов, чувствуя это, просил редактора «Московского вестника» М. Погодина: «Мне что-то все грезится стихами... Эти пьесы как-то все связаны между собою, и мне бы хотелось напечатать их в том же порядке, в котором они были написаны». А нам, если мы хотим понять поэта, надобно читать его произведения в том же порядке, признавая права и особенности романтического цикла.

Для Веневитинова, как и для всех подлинных творцов романтической эпохи в литературе, жизнь и поэзия всегда составляли одно целое. В этом целостном духовном бытии даровитой русской личности есть своего рода вершина – 1826 год. По просьбе Карамзина Пушкин был тогда возвращен из ссылки и приехал в Москву, где стал средоточием и главным двигателем тогдашней культурной жизни. «Пушкин представлялся нам каким-то гением, ниспосланным оживить русскую словесность», – признавался М. Погодин. Последовали знаменитые авторские чтения «Бориса Годунова» у Соболевского и Веневитиновых, веселые, шумные вечера и обеды в скромном доме Киреевских у Красных Ворот и в роскошном салоне княгини Зинаиды Волконской на Тверской. Мицкевич, Глинка, Чаадаев, Баратынский, Вяземский, братья Киреевские, Шевырев, Погодин, Веневитинов составили окружение Пушкина, и это собрание блистательных талантов полно было планов, идей, просто молодой жизни, веселья, веры в будущее. Казалось, этот пир деятельного ума и жажды жизни продлится вечно и знаменует начало новой эпохи русской культуры.

Веневитинов и Пушкин внимательно присматривались друг к другу. Автор «Евгения Онегина» уже знал статью молодого поэта о первой главе своего романа и говорил о ней: «Это единственная статья, которую я прочел с любовью и вниманием. Все остальное – или брань, или переслащенная дичь». Соболевский вспоминал потом о глубокой симпатии Пушкина к Веневитинову, неизменно приглашавшемуся поэтом на все его публичные чтения «Бориса Годунова». Известно, что именно с Веневитиновым поделился он своими сокровенными творческими замыслами – идеей «Моцарта и Сальери», сцен из «Фауста», «Графа Нулина». А юный любомудр беседовал с поэтом на равных (Погодин ревниво заметил: «Веневитинов может говорить с Пушкиным») от имени нового поколения романтиков, как его признанный вождь, вникая и в практические дела издания журнала «Московский вестник», где и Пушкин согласился принять значительное участие. Именно тогда Веневитинов пишет известное послание «К Пушкину», одно из лучших своих стихотворений. Вослед пушкинскому «Разговору книгопродавца с поэтом» создано и другое его замечательное стихотворение – «Поэт и друг». В Пушкине разгадка многих поздних произведений и замыслов молодого поэта, и в частности его статей о поэзии и «Борисе Годунове», общение с автором «Евгения Онегина» имело немалое значение для духовного развития Веневитинова.

Вместе с тем в этих взаимоотношениях поэтов находит свое место и разумный спор. Веневитинов не просто советовал Пушкину воспеть Гете, он предлагал ему собственную программу философского преобразования всей русской культуры, в особенности поэзии, – свою идею «поэзии мысли». Пушкин, как известно, этому совету не последовал, и о Гете позднее написал, как бы выполняя завет Веневитинова, Баратынский. Отверг Пушкин и крайности по-чаадаевски беспощадной литературной теории молодого поэта, решительно не соглашаясь выводить национальную литературу из философии заранее определенных начал, пусть самых правильных и основательных. Но многие художественные мысли Веневитинова-поэта ему близки – достаточно сравнить их стихотворения с одинаковым названием – «Поэт». Веневитиновскую аллегорию «Три розы» Пушкин в «Трех ключах» как бы сжимает, освобождая главную идею от элегических излишеств и умещая на меньшей поэтической площади более весомое размышление о жизни и поэзии. Образ перстня-талисмана («К моему перстню», 1827) переосмыслен в пушкинских стихах о талисмане. Пушкин увидел и оценил в Веневитинове именно «чудного поэта» (его отзыв в разговоре с А. П. Керн) и дал его непреходящим образам и строкам новую жизнь, включив их в свою поэзию.

Примечательно, что образы и строки Веневитинова наследуются самыми разными поэтами, вплоть до Некрасова. Но есть один поэт, которому Веневитинов непосредственно предшествует и темы и манеру которого он как бы предсказывает и определяет, – Лермонтов. Самый резкий тон его и мрачные ноты разуверения звучат уже в «Жизни», «Послании к Рожалину» и других веневитиновских стихотворениях (сравните: «Как часто в пламени речей...» и «Как часто, пестрою толпою окружен...»). Даже если «Родина» и не принадлежит Веневитинову, все же Лермонтов, зная ее в одном из многочисленных списков, был уверен в его авторстве и вослед этому стихотворению написал свою горькую и вместе с тем полную любви, веры и надежды «Родину». Понятно, что поэзия Веневитинова этими «лермонтовскими» образами не исчерпывается. Но характерно, что каждый находит в этой поэзии свое, определяя тем самым ее особое место и значение в жизни русского поэтического сознания.

Особенности поздней поэзии Веневитинова трудно объяснить одной биографией. Его переезд в октябре 1826 года в Петербург и поступление там по протекции 3. Волконской в азиатский департамент Коллегии иностранных дел. арест по подозрению в связях с декабристами, встречи с любомудрами Одоевским, Титовым, Мальцевым и Кошелевым. деятельное общение с Дельвигом и Козловым, хождения в музеи и концерты. светские и служебные успехи, характерная идея «занять значительное место и иметь больший круг действий», обеды с петербургскими умниками у модного ресторатора Андрие. увлечение Востоком (еще одна «лермонтовская» черта), развивавшаяся старая болезнь – все это факты сами по себе существенные, но далеко не все открывающие в духовной жизни молодого поэта.

Рядом с этой напряженной работой духа даже легендарная любовь Веневитинова к Зинаиде Волконской представляется скорее «этикетной», преувеличенной мемуаристами и биографами и уже, во всяком случае, не первостепенно важной, тем более что молодой поэт, по свидетельству современника, не все свое свободное время посвящал этой любви, «отменно был любезен с дамами и ухаживал за известной А. П. Керн». Даже сомнения в себе и тоска одиночества, высказанные им в предсмертном письме к Погодину, не дают оснований для мыслей об упадке и кризисе. Веневитинов погиб в расцвете «прекрасной молодости» и «прекрасных дарований» (слова Дельвига в письме к Пушкину), он многое успел сделать, но 'обещал несравненно большее.

Дмитрий Веневитинов навсегда остался в истории отечественной поэзии как символ прекрасной молодости и любви, великих надежд, высоких порывов. Личность его столь же обаятельна, как и поэзия. Друг поэта И. Киреевский призывал понимать эту личность через любовь и поэзию: «Кто вдумается с любовью в сочинения Веневитинова (ибо одна любовь дает нам полное разумение); кто в этих разорванных отрывках найдет следы общего им происхождения, единство одушевлявшего их существа; кто постигнет глубину его мыслей, связанных стройной жизнью души поэтической, тот узнает философа, проникнутого откровением своего века; тот узнает поэта глубокого, самобытного, которого каждое чувство освещено мыслию, каждая мысль согрета сердцем, которого мечта не украшается искусством, но само собою родится прекрасная, которого лучшая песнь есть собственное бытие, свободное развитие его полной, гармонической души».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.