Не сразу – шажок за шажком, крадучись, с оглядкой – душа моя вернулась на свое место, и я стал отвечать прохожим на приветливое «наше вам!». Наконец, я ожил настолько, что остановил шмыгнувшего было мимо меня огольца небрежным вопросом:
– Эй, Леха, ты часом Бяшкина не видал?
– Как не видать? – степенно отвечал оголец. – Вы ж с ним, дядя Петро, час назад из магазина вместе шли. И в авоське у вас три бутылки было.
– Но-но, – строго оборвал я огольца, – сосчитал уже, математик. Гуляй давай, Лобачевский.
Но Леха неожиданно вскинул ручонку указующим жестом и объявил:
– Так вон же он, дядя Бяшкин, в окошке!
Я глянул и обомлел: в окошке своей избы, строя невероятные рожи и призывно жестикулируя, торчал Бяша.
Деревянно ступая, я втолкнул себя в избушку, где, помимо Бяши, обитал, как пить дать, ехидный домовой.
Бяша плюхнулся на табурет и зашелся в квохчущем смехе, привольно распахнув зубастую акулью пасть.
– Ты где был?
– У Карасевых! Кх-кх-кхых... Слышь, мне огурчики верхние не глянулись, я и толканул бочку-то, а сзади, у стенки, вдруг земля как сыпанет! Я нагнулся, вижу, дыра. Я в нее, а там, слышь, туннель! Прямо как подземный переход в Москве, только поуже и без мрамора. Ну я по этому переходу и перешел на четвереньках все сорок метров...
– Почему сорок-то?
– Что ж я не знаю, сколько до соседской, до карасевской, значит, избы метров? Сорок и есть.
– Да причем тут Карасевы?
А при том, что я в ихнем погребе очутился! Х-хых-хы... Не словил? Кхых-хых-хых... Слышь, лет сто назад прадед мой, Бяшкин Анисим, заслал сватов к Кланьке Карасевой, а та ему от ворот поворот сделала: прадед-то, сказывают, кособок был. Тогда Анисим с дружками те самые ворота дегтем. Ну, Кланькины брательники не стерпели, подкараулили Анисима и другой бок ему скособочили... Однако ж бедолага нашел себе хроменькую вдовушку и через сколько-то лет по слабости здоровья завещал сыну своему – моему, значит, деду – отомстить за поругание. А дед в церковном хоре пел – глотка, видать, была луженая. И вот, слышь, во время службы дед спел Карасям «анафему»... Х-хьгх... Его, ясное дело, из хора поперли, но обидчиков все же он ославил – деревня животы надсадила со смеху... Правда, и за Карасями не заржавело. Поспорили с дедом, что не свезти ему бочку с водой вместо лошади. Дед свез. А деревня опять лежмя лежит: эти хитрованцы, Караси-то, побились об заклад с десятком дворов, что заставят Бяшкина на себе воду возить. А воду-то на ком возят? То-то и оно, что на дураках. Обратно они, значит, верх взяли... Тут уж подошел черед моему батьке в войну вступать. Отбил он от стада карасевскую корову, оседлал и версты две гнал галопом. Едва отходили коровенку. Караси сперва затаились, а после отловили наших курей, поди с дюжину, общипали до перышка и назад возверну-ли – голеньких. Сызнова их слово последнее. Теперь вот мне надо им шкоду учинять.
– Их ты! – прошептал я, завороженный рассказом о вековой борьбе Бяшей с Карасями. – Так ведь лаз открывает для этого, как говорят образованные люди, широкие горизонты!
– Вот и я об том же! А лаз – во, целехонький! И не поймешь, как это он так здорово сохранился: подкоп-то под Карасей еще Анисим вел. О нем в роду нашем толки ходили, но где его начало, то ли забыли, то ли Анисим объяснить не успел. А батя раз посмеялся: найдем, мол, что делать станем? Вот бы мне скумекать... Может, провести к ним в погреб лампу ватт на 500 и ночью включать, выключать, по избе через щели сполохи пойдут – жуть!
– Как же их тебе дрыхнущий человек увидит? Нет, тогда уж подводи к ним будильник с дистанционным управлением, и часика этак в два-три – дз-з-з... По самой середке сна. Да каждую ночь...
– Хорошо б что-нибудь позаковыристее. Чтоб до райцентра дошло, чтоб в газетах напечатали.
– На славу потянуло, Бяша?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.