Меня часто спрашивают: когда и как родился в вас актер? Я не могу ответить на этот вопрос. Мне даже кажется, что точно на этот вопрос не ответит ни один из моих собратьев по «цеху». Но одно я берусь утверждать наверное: в актерство человека приводит неуемное беспокойство, неприятие никакой иной профессии.

То есть молодой человек может, конечно, пойти после школы на производство, поступить в любой институт, окончить его и какое-то время работать по специальности. Но страсть, это удивительное состояние души, рано или поздно бросает человека в объятия навсегда любимого дела.

Ведь учился в Горном институте Евгений Урбанский, в университете — Ия Саввина, Андрей Мягков, работала после окончания вуза в конструкторском бюро Ирина Архипова... Я мог бы привести много таких примеров. Просто в каждом конкретном движении души разные скорости.

...Мой отец был рабочим, в свободное время пел в хоре, обладал прекрасным басом. Старший брат, Сергей, играл в знаменитой «Синей блузе». Естественно, это подогревало во мне, совсем еще мальчишке, какие-то смутные, непонятные желания, душевные волнения, которые, впрочем, не были решающими. Как многие дети, я просто любил представлять, во что-то играть.

Мне было пятнадцать лет, когда началась война, и я стал работать слесарем на горьковском заводе «Красная Этна».

Честно говоря, уже не помню, с какой скоростью я приближался к мысли стать актером, но, забегая немного вперед, скажу, что в 1944 году сдавал экзамены и был принят в студию при драматическом театре имени Горького. Учиться тогда мне не пришлось: не отпустил завод, нужны были рабочие руки... В свободное от работы время играл в спектаклях любительского драмкружка, был ударником в самодеятельном джазе. И продолжал работать слесарем.

Руководил драмкружком в заводском клубе актер горьковской драмы Виталий Васильевич Соколов. И хоть был я в том коллективе на случайных, так сказать, ролях, Виталий Васильевич присматривался ко мне и часто, идя со мной домой после репетиций (а жили мы рядом, километрах в семи от клуба), много и интересно рассказывал о театре, его истории, приоткрывал шторки в совершенно неведомый мне мир. Пока мы шли наши семь километров, я заслушивался его монологами, лишь изредка и робко о чем-то спрашивая у Виталия Васильевича. То были первые мои театральные университеты, первое прикосновение к таинству, постигать которое — тогда я об этом и не подозревал — придется мне всю свою жизнь. Вот уже тридцать восемь лет как приобщился я к театру, но до сих пор сцена продолжает очаровывать меня своей тайной, которую не дано, видимо, отгадать никому.

В ту нелегкую военную пору я проходил еще одни университеты, главные в жизни каждого человека, — университеты труда. Как знать; не тогда ли научился по-настоящему ценить трудовую копейку, понял цену заработанному куску хлеба... Рядом со мной работали взрослые люди и много моих ровесников — такие же подростки в замасленных тужурках, худые, полуголодные, с не по-детски серьезными глазами, в которых часто таилась и грусть, и боль: с фронта приходили невеселые вести, кто-то получал «похоронки»...

Сегодня я вспоминаю этих ребят, которые и домой-то редко уходили с завода, там же, недалеко от своих рабочих мест, забывались в коротких полуснах, потом снова становились к станку, брали напильники, сверла, лопаты, метлы... Это было нормой, нормой ежедневного существования пацанов, у которых война отобрала, украла самую прекрасную пору — детство, отрочество. Пору, когда возникает первая, еще робкая влюбленность, рождающая мечты о будущем...

Мне думается, я хорошо знаю современную молодежь. В абсолютном большинстве своем — умные, честные люди. И очень чуткие на правду и ложь. И претензии, если они возникают, надо бы предъявлять не столько к молодым, сколько к тем, кто с молодыми работает. Потому что «на корню», как говорится, каждый наш молодой человек рожден в однородной — справедливой! — социальной среде, и «достукиваться» до самых глубин его совести следует умело, тактично, без показухи, окрика, менторства, которым, к слову сказать, часто заменяют наставничество. Искренность, истинное слово, обращенное к молодому человеку, всегда — совершенно убежден в этом — найдет отклик в душе...

...Лишь спустя два года после окончания войны, в сорок седьмом, я стал учиться в открывшемся в Горьком театральном училище, причем экзамены сдавать мне на этот раз не пришлось, так как курс набирал тот же педагог, что и в сорок четвертом году, и мне были зачтены результаты первых экзаменов. Тогда же поступили в училище и стали моими однокурсниками ныне известная киноактриса Людмила Хитяева, которая, к слову сказать, собиралась стать врачом, и мой нынешний коллега по театру Михаил Зимин. Так сложились наши судьбы: молодыми учились с Мишей на одном курсе в Горьком, а нынче состоим в одной московской труппе во МХАТе.

В 1951 году я окончил училище и получил назначение во Владимирский областной драматический театр. Мне предлагали остаться в Горьком, играть в ТЮЗе, но я тяготел к «взрослому» театру и уехал во Владимир. Там я познакомился и подружился с Владимиром Кашпуром, актером редкого таланта и обаяния. Сегодня Володя, мой одногодок, также работает в Художественном театре. Кинозрители знают его по многим фильмам.

Во Владимире проработал три года, которые не прошли для меня бесследно. Не очень многое, но кое-что стал понимать. Например, то, что театр — это профессиональная работа. А это очень ответственно, как, впрочем, все, что человек начинает впервые делать профессионально. Понял, что жизнь периферийного актера — неспокойная и многотрудная жизнь со множеством почти ежедневных выездных спектаклей на десятки близких и дальних площадок в различных районах области. Возвращаешься с этих выездов часто почти ночью, а утром надо быть бодрым, готовым к очередной репетиции. Периферийный актер играет много больше спектаклей, чем столичный, условия работы более жесткие. За три года я сыграл 23 роли! Помню, играл Меркуцио в «Ромео и Джульетте», почтмейстера в «Ревизоре», Лункинса в «Ночи ошибок»...

После трех лет работы во Владимире я вновь стал... студентом, поступил на третий курс Школы-студии имени Немировича-Данченко при МХАТе. Почему? Понял: надо еще учиться. Почувствовал опасность заштамповаться, испугался, что, заштамповавшись, и вовсе потеряю себя как актера Интуитивно потянулся к более высокой, более прочной, что ли, театральной культуре, к общению с большими мастерами. Между прочим, то же самое почувствовал и Володя Кашпур. Кажется, на следующий год или через два года он тоже приехал в Москву и, как и я, поступил в школу-студию.

Когда его приняли на третий курс, преподавательница французского языка сказала Виктору Яковлевичу Станицыну:

— Как же быть с ним? Он ведь не прошел нашего курса.

Виктор Яковлевич взглянул на нового студен та — явно не княжеская внешность, в салонных сценах едва ли понадобится. Улыбнувшись, ответил:

— Поставьте Кашпуру зачет, ему французов не играть.

Недавно в фильме Киевской киностудии «Капитан Фракасс» по приключенческому роману Готье Володя сыграл... француза. Узнав об этом, я сказал ему:

— Свят, свят! Не боишься провала?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.